01.07.2012 в 01:21
7.
читать дальшеУтро следующего дня ознаменовалось грохотом и отборной армейской бранью.
Приученный к ранним подъемам Сэ пробудился аж в половине шестого.
Ночью я проводил его до дверей гостевой комнаты нашего Северного крыла, второй этаж, от лестницы – третья дверь налево, пожелал спокойной ночи и понял, что, имея под крышей своего дома двух несовершеннолетних и «пропаданца», безмятежно почивать в родной спальне, к сожалению, не смогу.
Поэтому я принес в соседнюю с гостевой непротопленную комнатенку подушку, свежую рубашку, шпагу, свечи и неизменный рябиновый веник. А перед дверью в обитель черноокого виконта натянул тонкий едва заметный шнурок – на уровне щиколотки, или чуть выше. И дополнил суровый интерьер коридора лоханью, в которую плеснул пару ведер холодной воды.
Ничто из этого ни меня, ни братьев, разумеется, не обезопасит. Предупредит – уже хорошо.
Собственно, благодаря этим незатейливым мерам предосторожности, я был морально готов к открывшейся моему взору картине «Купание бледного оленя». И не только морально.
Он еще отфыркивался и пытался вытереть мокрое лицо мокрым же рукавом, а я уже стоял за его спиной с чистой рубашкой на сгибе локтя и самой невыразительной миной, на которую хватило моей выдержки. Я упорно рассматривал гобелен на противоположной стене и понял, что меня, наконец, заметили, по тому, что «подлые ызарги», «паскудные спруты», «твари головоногие» и прочие милые звери перестали безостановочно вылетать кое у кого изо рта.
- Умение появляться в нужное время в нужном месте – отличительная черта представителей нашего семейства, - вежливо улыбнулся я, игнорируя бешеное сопение виконта. – Прошу.
Это вам за рыбу, милейший. Мог предупредить – и не предупредил: считай, предал. А предателей я не люблю, извини.
- И тебе… чтоб вас всех… тоже… - рявкнул Сэ, забирая предложенную рубашку.
Он переоделся, и мы отправились варить крепкий утренний шадди.
- Готовить будешь ты. – Заявил Савиньяк, отхлебнув из фарфоровой чашки.
Меня это возмутило – причем не столько смысл, сколько тон.
- С какой стати? Я же хозяин.
- Вот и хозяйничай, - отрубил он.
Я смолчал, но поморщился. Невероятно. Просто невероятно. И неприятно тоже. Еще вчера вечером на кухне с нами сидел такой милый, очаровательный Эмиль, а сейчас я столкнулся нос к носу с тираническими замашками невыносимого Лионеля. Это на него, интересно, водичка так повлияла, «прогулка» или что-то еще?
В конце концов, я, поразмыслив, решил не связываться и наблюдать.
День в общем и целом складывался довольно спокойно – встали и потянулись на запах съестного мальчишки, совсем, как перелетные птицы на юг, в Кэналлоа; выползло блеклое зимнее солнце; я вытер лужу на втором этаже и в очередной раз взялся перечитывать сборник стихов Барботты – когда я впадал в уныние, они неизменно настраивали меня на бодрый оптимистический лад.
… Прежний мой храм привычный
Больше не для меня,
Я ведь теперь язычник –
Я поклоняюсь пням.
Мир наш стал пылью мелкой,
Лица людей – в тени,
Мечется время белкой,
Но неизменны пни.
Ты так боишься ночи,
Не доверяя дням,
Если ты выжить хочешь –
Просто вернись к корням.
Знай, от беды и горя
Уберегут они.
В лжи бесконечном море
Истинны только пни…
Ближе к полудню я выгнал на улицу капитана и, вручив ему садовый инвентарь, произнес краткую, но емкую речь. Суть её сводилась к тому, что в Васспарде нахлебников не бывает. Если уж жизнь сложилась так, что я кашеварю, мою и чищу, то его удел – тяжелый и неблагодарный физический труд: дрова, вода, снег и конюшня.
Камины нужно чем-то топить, суп нужно на чем-то варить, детям нужно где-то бегать, а лошадям нужно куда-то… гм, да.
Все это было нужно, не спорю. Но в глубине души я знал, что на самом деле, мне от него было надо только: чтобы он всё время был чем-то занят, чтобы он был занят этим в пределах моей видимости и чтобы к вечеру он не мог от усталости даже «мама» сказать.
Не отрываясь от книжки, я бросил в то, что закипало под крышкой, лук, морковь и картошку – ежу понятно, что этими тремя вещами никакое блюдо не испортишь – и вновь подошел к окну, за которым виконт отрабатывал свою вечернюю пайку. Прекрасно. Главное – не давать ему передышки и держать его подальше от сорванцов. Не знаю, почему. Просто потому что. Просто потому что я так хочу.
- Приятного аппетита, господа, - чопорно поклонился я, являя на суд почтеннейшей публики очередной кулинарный шедевр. Суп из курчонка. Наученный горьким опытом с рыбой, с тушки я ободрал не только перья, но и шкуру как таковую. Чтобы наверняка. Отрубил голову и хвост –издевательские советы Сэ оказались на удивление универсальны. С рябиновым колом и бакранскими народными плясками у кастрюли решил все же повременить.
По идее, должно было получиться как надо.
- Что это? – вяло поинтересовался Сэ, заглядывая под крышку. Питер и Клаус открыли рты и замерли в ожидании. Я насторожился.
- Суп… А что не так?
- Да нет, ничего… - Лопата отняла у виконта столько сил, что на смех их практически не осталось. – Она уже, в принципе, сдается…
Все-таки сегодня я, видимо, зачитался. Суп представлял собой желто-рыже-белое месиво – овощи разварились вчистую. Из этой невнятной массы торчали горестно заломленные куриные лапки – противник оставил всякую мысль о борьбе и безнадежно поднял вверх имеющиеся конечности.
- Почему ты мне вчера не сказал, что их тоже надо… того? – спросил я, заторможенно созерцая мученицу от кулинарии.
- Потому что у рыбы нет лапок, герцог, - терпеливо разъяснил Сэ. И кивнул на приткнувшийся на углу стола томик. – Завязывал бы ты с Барботтой, пока не поздно еще… А то, чего доброго, уподобишься… Где у вас тут библиотека? – обратился он к остальным, и, прежде чем я успел открыть рот, Хитрый подскочил со стула. С воплем «Я покажу!», он рванулся к выходу, увлекая за собой Савиньяка. Из-за дверей до меня долетел громкий заливистый хохот. Наглый был прозван Наглым недаром: он даже не нашел нужным притвориться, будто закашлялся. Питер веселился прямо при мне – весьма непосредственно и откровенно.
Через десять минут, которые показались мне вечностью, разведчики вернулись с трофеем. Мне была торжественно вручена видавшая виды поваренная книга, увидевшая свет еще в те незапамятные времена, когда над одной из букв алфавита ставили две горизонтально расположенные точки.
- Моя Великая Цель, - провозгласил умирающий от смеха и усталости капитан, - воспитать из тебя дворцового повара.
Если бы не десять весьма неприятных минут, мне бы, наверное, тоже было смешно.
- Что будем со всем этим делать? Выбросим? Есть еще сыр и колбасы…
- Зачем же? – Великодушно отказался от выбора Савиньяк. – Курицу – канонизируем, а эту кашу – съедим. Если ты туда с расстройства не плюнул, возможно, у нас даже будет шанс пережить эту ночь…
~ * ~ * ~
URL комментариячитать дальшеУтро следующего дня ознаменовалось грохотом и отборной армейской бранью.
Приученный к ранним подъемам Сэ пробудился аж в половине шестого.
Ночью я проводил его до дверей гостевой комнаты нашего Северного крыла, второй этаж, от лестницы – третья дверь налево, пожелал спокойной ночи и понял, что, имея под крышей своего дома двух несовершеннолетних и «пропаданца», безмятежно почивать в родной спальне, к сожалению, не смогу.
Поэтому я принес в соседнюю с гостевой непротопленную комнатенку подушку, свежую рубашку, шпагу, свечи и неизменный рябиновый веник. А перед дверью в обитель черноокого виконта натянул тонкий едва заметный шнурок – на уровне щиколотки, или чуть выше. И дополнил суровый интерьер коридора лоханью, в которую плеснул пару ведер холодной воды.
Ничто из этого ни меня, ни братьев, разумеется, не обезопасит. Предупредит – уже хорошо.
Собственно, благодаря этим незатейливым мерам предосторожности, я был морально готов к открывшейся моему взору картине «Купание бледного оленя». И не только морально.
Он еще отфыркивался и пытался вытереть мокрое лицо мокрым же рукавом, а я уже стоял за его спиной с чистой рубашкой на сгибе локтя и самой невыразительной миной, на которую хватило моей выдержки. Я упорно рассматривал гобелен на противоположной стене и понял, что меня, наконец, заметили, по тому, что «подлые ызарги», «паскудные спруты», «твари головоногие» и прочие милые звери перестали безостановочно вылетать кое у кого изо рта.
- Умение появляться в нужное время в нужном месте – отличительная черта представителей нашего семейства, - вежливо улыбнулся я, игнорируя бешеное сопение виконта. – Прошу.
Это вам за рыбу, милейший. Мог предупредить – и не предупредил: считай, предал. А предателей я не люблю, извини.
- И тебе… чтоб вас всех… тоже… - рявкнул Сэ, забирая предложенную рубашку.
Он переоделся, и мы отправились варить крепкий утренний шадди.
- Готовить будешь ты. – Заявил Савиньяк, отхлебнув из фарфоровой чашки.
Меня это возмутило – причем не столько смысл, сколько тон.
- С какой стати? Я же хозяин.
- Вот и хозяйничай, - отрубил он.
Я смолчал, но поморщился. Невероятно. Просто невероятно. И неприятно тоже. Еще вчера вечером на кухне с нами сидел такой милый, очаровательный Эмиль, а сейчас я столкнулся нос к носу с тираническими замашками невыносимого Лионеля. Это на него, интересно, водичка так повлияла, «прогулка» или что-то еще?
В конце концов, я, поразмыслив, решил не связываться и наблюдать.
День в общем и целом складывался довольно спокойно – встали и потянулись на запах съестного мальчишки, совсем, как перелетные птицы на юг, в Кэналлоа; выползло блеклое зимнее солнце; я вытер лужу на втором этаже и в очередной раз взялся перечитывать сборник стихов Барботты – когда я впадал в уныние, они неизменно настраивали меня на бодрый оптимистический лад.
… Прежний мой храм привычный
Больше не для меня,
Я ведь теперь язычник –
Я поклоняюсь пням.
Мир наш стал пылью мелкой,
Лица людей – в тени,
Мечется время белкой,
Но неизменны пни.
Ты так боишься ночи,
Не доверяя дням,
Если ты выжить хочешь –
Просто вернись к корням.
Знай, от беды и горя
Уберегут они.
В лжи бесконечном море
Истинны только пни…
Ближе к полудню я выгнал на улицу капитана и, вручив ему садовый инвентарь, произнес краткую, но емкую речь. Суть её сводилась к тому, что в Васспарде нахлебников не бывает. Если уж жизнь сложилась так, что я кашеварю, мою и чищу, то его удел – тяжелый и неблагодарный физический труд: дрова, вода, снег и конюшня.
Камины нужно чем-то топить, суп нужно на чем-то варить, детям нужно где-то бегать, а лошадям нужно куда-то… гм, да.
Все это было нужно, не спорю. Но в глубине души я знал, что на самом деле, мне от него было надо только: чтобы он всё время был чем-то занят, чтобы он был занят этим в пределах моей видимости и чтобы к вечеру он не мог от усталости даже «мама» сказать.
Не отрываясь от книжки, я бросил в то, что закипало под крышкой, лук, морковь и картошку – ежу понятно, что этими тремя вещами никакое блюдо не испортишь – и вновь подошел к окну, за которым виконт отрабатывал свою вечернюю пайку. Прекрасно. Главное – не давать ему передышки и держать его подальше от сорванцов. Не знаю, почему. Просто потому что. Просто потому что я так хочу.
- Приятного аппетита, господа, - чопорно поклонился я, являя на суд почтеннейшей публики очередной кулинарный шедевр. Суп из курчонка. Наученный горьким опытом с рыбой, с тушки я ободрал не только перья, но и шкуру как таковую. Чтобы наверняка. Отрубил голову и хвост –издевательские советы Сэ оказались на удивление универсальны. С рябиновым колом и бакранскими народными плясками у кастрюли решил все же повременить.
По идее, должно было получиться как надо.
- Что это? – вяло поинтересовался Сэ, заглядывая под крышку. Питер и Клаус открыли рты и замерли в ожидании. Я насторожился.
- Суп… А что не так?
- Да нет, ничего… - Лопата отняла у виконта столько сил, что на смех их практически не осталось. – Она уже, в принципе, сдается…
Все-таки сегодня я, видимо, зачитался. Суп представлял собой желто-рыже-белое месиво – овощи разварились вчистую. Из этой невнятной массы торчали горестно заломленные куриные лапки – противник оставил всякую мысль о борьбе и безнадежно поднял вверх имеющиеся конечности.
- Почему ты мне вчера не сказал, что их тоже надо… того? – спросил я, заторможенно созерцая мученицу от кулинарии.
- Потому что у рыбы нет лапок, герцог, - терпеливо разъяснил Сэ. И кивнул на приткнувшийся на углу стола томик. – Завязывал бы ты с Барботтой, пока не поздно еще… А то, чего доброго, уподобишься… Где у вас тут библиотека? – обратился он к остальным, и, прежде чем я успел открыть рот, Хитрый подскочил со стула. С воплем «Я покажу!», он рванулся к выходу, увлекая за собой Савиньяка. Из-за дверей до меня долетел громкий заливистый хохот. Наглый был прозван Наглым недаром: он даже не нашел нужным притвориться, будто закашлялся. Питер веселился прямо при мне – весьма непосредственно и откровенно.
Через десять минут, которые показались мне вечностью, разведчики вернулись с трофеем. Мне была торжественно вручена видавшая виды поваренная книга, увидевшая свет еще в те незапамятные времена, когда над одной из букв алфавита ставили две горизонтально расположенные точки.
- Моя Великая Цель, - провозгласил умирающий от смеха и усталости капитан, - воспитать из тебя дворцового повара.
Если бы не десять весьма неприятных минут, мне бы, наверное, тоже было смешно.
- Что будем со всем этим делать? Выбросим? Есть еще сыр и колбасы…
- Зачем же? – Великодушно отказался от выбора Савиньяк. – Курицу – канонизируем, а эту кашу – съедим. Если ты туда с расстройства не плюнул, возможно, у нас даже будет шанс пережить эту ночь…
~ * ~ * ~
Пишет Гость:
02.07.2012 в 11:30
8.
читать дальше
Ночь, как ни странно, мы пережили. И утро – тоже. Без купаний, падений и локальных потопов. Я решил не заигрываться и убрал лохань от греха подальше.
Никому ничего не говоря, я просто перетащил в соседнюю с комнатой Сэ комнатушку кое-что из своих личных вещей и ночевал теперь там. Если, упаси нас Создатель, «пропаданцу» придет в голову не вовремя погулять, то пусть уж я буду первым, кто встретится ему на пути. Спать я, конечно, стал хуже, но, хотелось верить, что оно того стоило. В любом случае, переделать себя я не мог.
Так же, без ночных приключений мы протянули и следующие двое суток.
С ногами-хвостами-головами я решил больше экспериментов не ставить, а потому честно жарил на огне мясо и пек на углях картошку – у них, по счастью, ничего не надо было отрезать, отрывать и откручивать. Томик Барботты перед приходом домашних я аккуратно заталкивал в шкаф, между мешками муки и гречки, а на видном месте располагал пресловутую «Кухню Золотых Земель», основным назначением которой в остальное, свободное от демонстрации время, было заменять мне подушку. Недосып все-таки давал себя знать.
В субботу, проторчав на кухне полдня, к обеду я выполз на свежий воздух. Распогодилось, дул слабый западный ветер, ветки деревьев, как спелые крупные яблоки, украшали залетные снегири.
Я заглянул на конюшню:
- Прогуляемся?
Сэ кивнул и пошел за сбруей. В конце концов, лошадей всё равно нужно было промять.
Ехали молча. Разговаривать не хотелось.
Первичный шок давно прошел, как, впрочем и первичная эйфория от того факта, что никто никого не убил сразу же после начала «прогулки». Хотя, если бы убил, в каком-то смысле это бы все упростило. Если бы кто-нибудь кого-нибудь сразу убил, то сейчас уже всё вернулось бы на круги своя, и мы не жили бы в таком эмоциональном и физическом дискомфорте. Голова у меня раскалывалась от недостатка сна, а нервы в животе как завязались еще в то первое утро тугим холодным клубком, так и отказались с тех пор распутываться обратно.
Виконту тоже приходилось нелегко – под вечер он пару раз чуть не уснул прямо за столом, что уж у него там творилось на душе, я не знал. Да и знать не хотел, если честно. Понять бы, что у него на уме, - и то ладно.
Впрочем, Сэ все равно держался неплохо.
Пришел в себя он довольно быстро – и суток с момента его появления не прошло. В остальном тоже вел себя достаточно адекватно. Иногда я даже забывал, что он «пропаданец». Ну, приехал ко мне бывший однокорытник погостить, что здесь такого? Братьям я, кстати, так это и объяснил. Вообще все шло относительно благополучно, до тех пор, пока я случайно не встречался с ним взглядом. Тогда все мгновенно становилось на свои места – опасная искра из его глаз никуда и не думала исчезать.
Понаблюдав за нашим капитаном в течение этих дней, я установил любопытную закономерность. До обеда мы, как правило, имели дело с Лионелем. И, естественно, чувствовали себя Давенпортами. Все. Даже я.
Каждый раз, когда он, делая перерыв в «тяжелом и неблагодарном физическом труде», заглядывал на кухню чтобы согреться и перехватить какой-нибудь кусок, я ловил себя на том, что непроизвольно вытягиваюсь в струнку и подаю ему чашку шадди раньше, чем он озвучит свое желание. Меня это невероятно раздражало. Но как вернуть стремительно улетучивающийся куда-то при приближении капитана самоконтроль, я не знал. Братья до трех часов пополудни вообще старались не попадаться ему на глаза. Впрочем, от фехтования их это не спасало. Еще позавчера Сэ застал Питера и Клауса за шуточной дуэлью в Лиловой гостиной, раскритиковал стиль и технику каждого, пообещал оторвать руки тому идиоту, кто их этому безобразию научил, и, наконец, велел быть в полной готовности ежедневно к восьми утра здесь, вот на этом самом месте. Он теперь сам ими займется.
Давенпорт-Наглый и Давенпорт-Хитрый впали в столбняк и чуть не поклялись ему в этом на крови – да, мол, будут. Без опозданий и отговорок.
Мне он сказал, что иначе сдуреет наедине с лопатой, граблями и топором.
Меня это не обрадовало. Я бы предпочел свести его общение с мальчишками к минимуму, но достичь этого становилось все сложней и сложней. Беда заключалась в том, что после обеда Лионель превращался в Эмиля. Если в восемь утра господин кансилльер строго отмечал каждый промах и являл собой воплощенную ожившую сталь, то после обеда обаятельный Маршал Юга, повязав голову платком по-морисски, вооружался раскопанными в подвале старыми тупыми пиратскими саблями и с дикими воплями брал поместье на абордаж. Один против троих. И еще не было случая, чтобы мы отбились.
Почему я участвовал в этом безумии?
Во-первых, я упорно не хотел оставлять Сэ наедине с Питером и Клаусом – надолго и без присмотра. Меня начинало мутить от страха при одной мысли о том, что осады, штурмы, разведки боем и прочие военные операции могут длиться часами, и все это время рядом с ничего не подозревающими братьями будет торчать вооруженный до зубов «пропаданец» с неизвестной Великой Целью в белобрысой своей голове. Кроме того, если уж вести какие-то систематические наблюдения, то лучше делать это в непосредственной близости от объекта.
Во-вторых, потому что в моем детстве этого безумия не было. Как выяснилось почти полтора десятка лет спустя, мне его не хватало. В глубине души мне нравилось все это безобразие, но я скорее дал бы руку на отсечение, чем смог признаться в подобном вслух. А в-третьих…
В-третьих, при отражении вражеских атак в ход шло практически всё, что попадало под горячую руку. Линия фронта возникала в одном крыле здания и постепенно смещалась в противоположное крыло, сея на своем пути хаос и разрушения. Да, нас теснили, но мы не сдавались. Мы отступали с боями, упорно цепляясь за каждый рубеж – каждую гардину, каждое кресло, каждый комод, гобелен или стул. Летели книги, звенела, умирая, посуда, лилась из кружек с недопитым шадди кипящая горькая смола.
Вчера за два часа кровопролитных сражений при Музыкальном Салоне мы потеряли разбитыми три цветочных горшка. Большая утрата, что уж и говорить...
Обычно за армией идут мародеры и могильщики. В нашем случае, по местам боевой славы ближе к полуночи плелся унылый Дворцовый Повар с неизменным томиком Барботты в кармане теплого халата, и приводил в порядок пострадавший в пылу увлекательных схваток интерьер. Он гораздо лучше ориентировался в масштабах бедствия, если хотя бы примерно представлял, что где искать…
Дворцовый Повар вообще становился мастером на все руки. При необходимости, он легко перевоплощался в Дворцовую Посудомойку, Дворцовую Прачку, Дворцовую Швею. Все они были, конечно, криворукими и малоопытными, но главное – они были. В ближайшие дни предстояло освоить профессию Дворцового Хирурга. Цветастый холтийский ковер был тяжело ранен в последней стычке и до сих пор чувствовал себя отвратительно…
От размышлений о видах швов меня оторвала всхрапнувшая лошадь.
Я искоса посмотрел на Сэ.
Мне до смерти хотелось понять, каким образом кансилльер превращается в балагура. Каждый раз после трапезы капитан как-то уж очень резко добрел. Я даже выдвинул гипотезу, что Лионель – это некормленый Эмиль, но проверить её на практике мне не удавалось. Вчера я попытался было оттянуть традиционный обед на более позднее время. Но Железный Ли пригрозил отправить Барботту в камин и посмотрел на меня так, что жареное мясо упало на тарелку прежде, чем я успел осознать происходящее. Оставалось только вытащить самого виконта куда-нибудь из дома и посмотреть, что в нашем случае важнее – фактор времени или фактор еды.
- Это еще кто? – привстав в стременах, поинтересовался Сэ.
Я проследил за направлением его взгляда.
читать дальше
Ночь, как ни странно, мы пережили. И утро – тоже. Без купаний, падений и локальных потопов. Я решил не заигрываться и убрал лохань от греха подальше.
Никому ничего не говоря, я просто перетащил в соседнюю с комнатой Сэ комнатушку кое-что из своих личных вещей и ночевал теперь там. Если, упаси нас Создатель, «пропаданцу» придет в голову не вовремя погулять, то пусть уж я буду первым, кто встретится ему на пути. Спать я, конечно, стал хуже, но, хотелось верить, что оно того стоило. В любом случае, переделать себя я не мог.
Так же, без ночных приключений мы протянули и следующие двое суток.
С ногами-хвостами-головами я решил больше экспериментов не ставить, а потому честно жарил на огне мясо и пек на углях картошку – у них, по счастью, ничего не надо было отрезать, отрывать и откручивать. Томик Барботты перед приходом домашних я аккуратно заталкивал в шкаф, между мешками муки и гречки, а на видном месте располагал пресловутую «Кухню Золотых Земель», основным назначением которой в остальное, свободное от демонстрации время, было заменять мне подушку. Недосып все-таки давал себя знать.
В субботу, проторчав на кухне полдня, к обеду я выполз на свежий воздух. Распогодилось, дул слабый западный ветер, ветки деревьев, как спелые крупные яблоки, украшали залетные снегири.
Я заглянул на конюшню:
- Прогуляемся?
Сэ кивнул и пошел за сбруей. В конце концов, лошадей всё равно нужно было промять.
Ехали молча. Разговаривать не хотелось.
Первичный шок давно прошел, как, впрочем и первичная эйфория от того факта, что никто никого не убил сразу же после начала «прогулки». Хотя, если бы убил, в каком-то смысле это бы все упростило. Если бы кто-нибудь кого-нибудь сразу убил, то сейчас уже всё вернулось бы на круги своя, и мы не жили бы в таком эмоциональном и физическом дискомфорте. Голова у меня раскалывалась от недостатка сна, а нервы в животе как завязались еще в то первое утро тугим холодным клубком, так и отказались с тех пор распутываться обратно.
Виконту тоже приходилось нелегко – под вечер он пару раз чуть не уснул прямо за столом, что уж у него там творилось на душе, я не знал. Да и знать не хотел, если честно. Понять бы, что у него на уме, - и то ладно.
Впрочем, Сэ все равно держался неплохо.
Пришел в себя он довольно быстро – и суток с момента его появления не прошло. В остальном тоже вел себя достаточно адекватно. Иногда я даже забывал, что он «пропаданец». Ну, приехал ко мне бывший однокорытник погостить, что здесь такого? Братьям я, кстати, так это и объяснил. Вообще все шло относительно благополучно, до тех пор, пока я случайно не встречался с ним взглядом. Тогда все мгновенно становилось на свои места – опасная искра из его глаз никуда и не думала исчезать.
Понаблюдав за нашим капитаном в течение этих дней, я установил любопытную закономерность. До обеда мы, как правило, имели дело с Лионелем. И, естественно, чувствовали себя Давенпортами. Все. Даже я.
Каждый раз, когда он, делая перерыв в «тяжелом и неблагодарном физическом труде», заглядывал на кухню чтобы согреться и перехватить какой-нибудь кусок, я ловил себя на том, что непроизвольно вытягиваюсь в струнку и подаю ему чашку шадди раньше, чем он озвучит свое желание. Меня это невероятно раздражало. Но как вернуть стремительно улетучивающийся куда-то при приближении капитана самоконтроль, я не знал. Братья до трех часов пополудни вообще старались не попадаться ему на глаза. Впрочем, от фехтования их это не спасало. Еще позавчера Сэ застал Питера и Клауса за шуточной дуэлью в Лиловой гостиной, раскритиковал стиль и технику каждого, пообещал оторвать руки тому идиоту, кто их этому безобразию научил, и, наконец, велел быть в полной готовности ежедневно к восьми утра здесь, вот на этом самом месте. Он теперь сам ими займется.
Давенпорт-Наглый и Давенпорт-Хитрый впали в столбняк и чуть не поклялись ему в этом на крови – да, мол, будут. Без опозданий и отговорок.
Мне он сказал, что иначе сдуреет наедине с лопатой, граблями и топором.
Меня это не обрадовало. Я бы предпочел свести его общение с мальчишками к минимуму, но достичь этого становилось все сложней и сложней. Беда заключалась в том, что после обеда Лионель превращался в Эмиля. Если в восемь утра господин кансилльер строго отмечал каждый промах и являл собой воплощенную ожившую сталь, то после обеда обаятельный Маршал Юга, повязав голову платком по-морисски, вооружался раскопанными в подвале старыми тупыми пиратскими саблями и с дикими воплями брал поместье на абордаж. Один против троих. И еще не было случая, чтобы мы отбились.
Почему я участвовал в этом безумии?
Во-первых, я упорно не хотел оставлять Сэ наедине с Питером и Клаусом – надолго и без присмотра. Меня начинало мутить от страха при одной мысли о том, что осады, штурмы, разведки боем и прочие военные операции могут длиться часами, и все это время рядом с ничего не подозревающими братьями будет торчать вооруженный до зубов «пропаданец» с неизвестной Великой Целью в белобрысой своей голове. Кроме того, если уж вести какие-то систематические наблюдения, то лучше делать это в непосредственной близости от объекта.
Во-вторых, потому что в моем детстве этого безумия не было. Как выяснилось почти полтора десятка лет спустя, мне его не хватало. В глубине души мне нравилось все это безобразие, но я скорее дал бы руку на отсечение, чем смог признаться в подобном вслух. А в-третьих…
В-третьих, при отражении вражеских атак в ход шло практически всё, что попадало под горячую руку. Линия фронта возникала в одном крыле здания и постепенно смещалась в противоположное крыло, сея на своем пути хаос и разрушения. Да, нас теснили, но мы не сдавались. Мы отступали с боями, упорно цепляясь за каждый рубеж – каждую гардину, каждое кресло, каждый комод, гобелен или стул. Летели книги, звенела, умирая, посуда, лилась из кружек с недопитым шадди кипящая горькая смола.
Вчера за два часа кровопролитных сражений при Музыкальном Салоне мы потеряли разбитыми три цветочных горшка. Большая утрата, что уж и говорить...
Обычно за армией идут мародеры и могильщики. В нашем случае, по местам боевой славы ближе к полуночи плелся унылый Дворцовый Повар с неизменным томиком Барботты в кармане теплого халата, и приводил в порядок пострадавший в пылу увлекательных схваток интерьер. Он гораздо лучше ориентировался в масштабах бедствия, если хотя бы примерно представлял, что где искать…
Дворцовый Повар вообще становился мастером на все руки. При необходимости, он легко перевоплощался в Дворцовую Посудомойку, Дворцовую Прачку, Дворцовую Швею. Все они были, конечно, криворукими и малоопытными, но главное – они были. В ближайшие дни предстояло освоить профессию Дворцового Хирурга. Цветастый холтийский ковер был тяжело ранен в последней стычке и до сих пор чувствовал себя отвратительно…
От размышлений о видах швов меня оторвала всхрапнувшая лошадь.
Я искоса посмотрел на Сэ.
Мне до смерти хотелось понять, каким образом кансилльер превращается в балагура. Каждый раз после трапезы капитан как-то уж очень резко добрел. Я даже выдвинул гипотезу, что Лионель – это некормленый Эмиль, но проверить её на практике мне не удавалось. Вчера я попытался было оттянуть традиционный обед на более позднее время. Но Железный Ли пригрозил отправить Барботту в камин и посмотрел на меня так, что жареное мясо упало на тарелку прежде, чем я успел осознать происходящее. Оставалось только вытащить самого виконта куда-нибудь из дома и посмотреть, что в нашем случае важнее – фактор времени или фактор еды.
- Это еще кто? – привстав в стременах, поинтересовался Сэ.
Я проследил за направлением его взгляда.
Оказалось, что в ходе наших бесцельных блужданий по парку мы подъехали к главным воротам.
За фигурной оградой лежали невысокие, засыпанные снегом холмы – далеко-далеко на севере топорщился лохматой конской гривой сумрачный лес. Чуть левее недалеко от ворот прыгал по камням говорливый ручей, слишком глубокий и быстрый, чтобы замерзнуть даже в такие неласковые зимы, как нынешняя. Через ручей был перекинут мост – дорога, огибая поместье, вела в ближайший городок, до него было чуть больше хорны. По мосту тащилась телега, в ней сидел седой сгорбленный старик и время от времени шевелил поводья – такая же древняя полуслепая и, вероятнее всего, глухая кляча мотала головой, но скорость не увеличивала.
Я его узнал. Я понятия не имел, кто он, откуда и как его зовут – просто по понедельникам он доставлял нам «Сплетни». Обычно кто-то из слуг или моих братьев встречал его у ворот, отдавал ему деньги или еду и забирал свежий выпуск. Несколько раз я сам видел его, когда случайно оказывался рядом. Это был Человек Робера Эпине.
За свою работу он не получал лично от Эпине и суана. Никто из людей ничего не получал от хозяина. Потому что хозяин сам ничего ни от кого не получал. Все, что касалось «Сплетен», теперь делалось исключительно на условиях натурального обмена и полной добровольности. Первые номера Иноходец выпустил за счет собственных средств. Поначалу мало кто понял, что совершил этот человек и зачем. Но волна исчезновений увеличивалась, приобретая угрожающие масштабы, и вот тогда все оценили, наконец, гений опального маршала так и не состоявшейся Талигойи. Теперь одни бесплатно снабжали издательства бумагой, другие – делились красками, третьи – помогали все это перевезти, четвертые – предоставляли нужные помещения. Граверы по очереди бесплатно готовили гранки, печатники – печатали, остальные – передавали «Сплетни» из дома в дом и сообщали издателям новые сведения. На Эпине – так или иначе – работали почти все. Потому что к настоящему моменту почти у всех кто-нибудь из семьи хоть раз да «пропал».
Роберу не единожды пытались навязать государственную поддержку – он благодарил и отказывался. Система держалась лишь на помощи и добровольных пожертвованиях граждан и едва сводила концы с концами, но, тем не менее, работала, как часы. Теперь, даже если «пропадал» сам идейный вдохновитель, или глава государства, или тот либо иной элемент этого огромного механизма – все продолжало крутиться, вертеться и жить независимо ни от чего. Кто-то другой занимал опустевшее место – только и всего. Эпине создал то, что обессмертило его имя. Если когда-нибудь в понедельник утром не появится свежий выпуск – то к обеду небо упадет на землю, и наступит конец времен.
Конечно, сведения нередко опаздывали или устаревали – расстояния были велики, а «прогулки» начинались и заканчивались внезапно. Конечно, практического применения для этой информации находилось не так уж много – мы ничем не могли помочь тому, про кого уже начали п и с а т ь. Но это было лучше, чем ничего. Лучше, чем неизвестность. Лучше, чем ощущение своей ничтожности перед лицом жестокой Воли Богов.
Роберу Эпине были открыты не только двери любого дома, но кошельки, сердца и души его обитателей. Счастье, что он оказался человеком, который не стал этим злоупотреблять.
- Это Курьер, - сказал я.
Сэ сосредоточенно стал выворачивать все карманы. После недолгих поисков на ладонь упали два талла.
- Остались еще с того времени… - Объяснил он. – Я сейчас, – и дал вороному шенкелей.
Я не стал его останавливать. Судя по тому, как резво он рванул вслед за телегой, братья его не предупреждали.
Ну что ж, пора и ему, в конце концов, чему-то учиться. Несчастный случай в качестве Воли Богов прочувствовать заранее было, увы, невозможно. Будем надеяться, что шею он не свернет. Впрочем, если свернет… тем лучше.
Любой человек мог поделиться с курьером чем угодно. Или с печатником. Или в издательство принести – хоть мешок денег, хоть мешок муки.
Но Арно Сэ совершить хороший поступок так и не удалось. Едва приблизившись к открытым воротам, вороной сделал дикую лансаду. Савиньяк полетел в сугроб, а одуревшая лошадь – в родное стойло. Только копыта замелькали.
Разъяренный капитан вынырнул из рассыпчатого снега и проводил бешеным взглядом удирающего скакуна.
- Какого Змея?! – Заорал он. – Что это значит?!
- Это значит, - вежливо улыбнулся я, - что домой ты пойдешь пешком. Я не собираюсь перегружать Мэри-Сью двойной ношей.
Серая мориска покосилась на меня и благодарно вздохнула. Я похлопал её по шее.
Виконт сплюнул, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство и, развернувшись, попытался догнать телегу пешком. Дальше ворот, как я и ожидал, он не ушел.
Совершенно прозрачный воздух с твердостью каменной кладки преградил ему путь – ровнехонько по линии ворот и ни бье дальше.
- Это еще что такое? – Сэ озадаченно потыкал невидимую преграду пальцем. Потом ударил кулаком – слабо, сильней, и еще сильней… Ну, давай-давай. Теперь лбом побейся. Может, и прошибешь. – Опять вы тут развлекаетесь? Как с лоханью?
- Не мы, - покачал головой я. – Они. Это граница.
- Граница чего? – Буркнул он.
Шестнадцать «прогулок» - и такое потрясающее незнание элементарных вещей. Хотя, с его характером он мог этого и не заметить. А между собой все мы наши «прогулки» стараемся лишний раз не обсуждать. Это неудобная тема. Вроде как в обществе лысых завести разговор о щетках для волос и стоимости услуг модного куафера.
Видимо, надо быть Приддом, а не Савиньяком, чтобы выяснять подобные вещи. Он в свой семнадцатый раз решил сделать доброе дело и наткнулся на Край совершенно случайно. Я в свой четвертый раз целенаправленно попытался сбежать. И в пятый. И в шестой. И в седьмой. Впрочем, в шестой и в седьмой я уже только проверял теорию практикой. Для того, чтобы заподозрить в явлении закономерность, мне хватило первых двух раз.
- Граница Бумаги, - пояснил я. – Край отведенного нам с тобою листа.
За Край Бумаги не выскочишь, как ни скачи. Везде будешь натыкаться на такую вот плотную невидимую стену. Я проверял это много раз за прошедшее время, а позавчера, на всякий случай, проехался и вдоль отведенного нам нынешнего владения. Граница пролегала точно по периметру огромного парка – не маленькое расстояние, честно говоря. Могло быть гораздо скромнее.
Нас могли запереть в доме, например. Или вообще в одной комнате. Другое дело, что такие сюжеты обычно не длились до бесконечности. Чем больше вам выделяли места для маневра, тем выше были шансы налететь на Очень Крупные Неприятности. Те, Кто Пишет давали вам относительный простор, только собираясь всласть порезвиться…
После того, как я прочел виконту краткий курс «Введения в «пропадание»», он явно приуныл.
Минут пять он еще постоял у ворот, глядя вслед удаляющейся телеге. Наконец, скрипучая колымага скрылась за поворотом.
- На счастье, - криво улыбнулся он и бросил на дорогу две золотые монетки. Таллы беззвучно ударились о невидимую преграду и упали с нашей стороны Края листа. Сэ посмотрел на них и не стал поднимать.
- Знаешь, - поежившись, тихо сказал он, - я иногда думаю, сколько их на земле – таких людей. Бедных, больных, старых. У них ничего, совсем ничего нет…
- Хочешь осчастливить весь мир?- Надо же, эк его проняло.
- Нет, не весь мир. Но они… Мне их просто жалко…
На меня самого порой находили такие мысли, но развивать эту тему сейчас я не хотел.
- Да, он беден, болен и стар. У него ничего нет – возможно, ни семьи, ни имени, и телега эта совсем не его. Зато у него есть кое-что другое. Свобода. Ему открыт весь огромный мир. Про таких, как он, Боги почему-то практически не вспоминают.
Сэ не ответил. Он невидящими глазами смотрел перед собой, молчал и не трогался с места. Сердце неприятно кольнуло.
- Эй! – Резко окликнул я его. Савиньяк поднял голову, и я бросил ему фляжку с касерой. – Не спи – замерзнешь.
- А?.. Да… - Он, наконец, соизволил сделать пару шагов в направлении замка. На третьем запнулся – и вытащил из-под снега скрученные в рулон «Сплетни Талига», мятые, со слипшимися влажными страницами. В этот понедельник я их так и не получил. Наверное, старик просто бросил выпуск через ограду и ушел, раз уж его никто не встретил… Ну что ж, почитаем. Потом, когда разгладим и высушим в тепле. Хоть какие-то новости из большого мира.
Пишет Гость:
За фигурной оградой лежали невысокие, засыпанные снегом холмы – далеко-далеко на севере топорщился лохматой конской гривой сумрачный лес. Чуть левее недалеко от ворот прыгал по камням говорливый ручей, слишком глубокий и быстрый, чтобы замерзнуть даже в такие неласковые зимы, как нынешняя. Через ручей был перекинут мост – дорога, огибая поместье, вела в ближайший городок, до него было чуть больше хорны. По мосту тащилась телега, в ней сидел седой сгорбленный старик и время от времени шевелил поводья – такая же древняя полуслепая и, вероятнее всего, глухая кляча мотала головой, но скорость не увеличивала.
Я его узнал. Я понятия не имел, кто он, откуда и как его зовут – просто по понедельникам он доставлял нам «Сплетни». Обычно кто-то из слуг или моих братьев встречал его у ворот, отдавал ему деньги или еду и забирал свежий выпуск. Несколько раз я сам видел его, когда случайно оказывался рядом. Это был Человек Робера Эпине.
За свою работу он не получал лично от Эпине и суана. Никто из людей ничего не получал от хозяина. Потому что хозяин сам ничего ни от кого не получал. Все, что касалось «Сплетен», теперь делалось исключительно на условиях натурального обмена и полной добровольности. Первые номера Иноходец выпустил за счет собственных средств. Поначалу мало кто понял, что совершил этот человек и зачем. Но волна исчезновений увеличивалась, приобретая угрожающие масштабы, и вот тогда все оценили, наконец, гений опального маршала так и не состоявшейся Талигойи. Теперь одни бесплатно снабжали издательства бумагой, другие – делились красками, третьи – помогали все это перевезти, четвертые – предоставляли нужные помещения. Граверы по очереди бесплатно готовили гранки, печатники – печатали, остальные – передавали «Сплетни» из дома в дом и сообщали издателям новые сведения. На Эпине – так или иначе – работали почти все. Потому что к настоящему моменту почти у всех кто-нибудь из семьи хоть раз да «пропал».
Роберу не единожды пытались навязать государственную поддержку – он благодарил и отказывался. Система держалась лишь на помощи и добровольных пожертвованиях граждан и едва сводила концы с концами, но, тем не менее, работала, как часы. Теперь, даже если «пропадал» сам идейный вдохновитель, или глава государства, или тот либо иной элемент этого огромного механизма – все продолжало крутиться, вертеться и жить независимо ни от чего. Кто-то другой занимал опустевшее место – только и всего. Эпине создал то, что обессмертило его имя. Если когда-нибудь в понедельник утром не появится свежий выпуск – то к обеду небо упадет на землю, и наступит конец времен.
Конечно, сведения нередко опаздывали или устаревали – расстояния были велики, а «прогулки» начинались и заканчивались внезапно. Конечно, практического применения для этой информации находилось не так уж много – мы ничем не могли помочь тому, про кого уже начали п и с а т ь. Но это было лучше, чем ничего. Лучше, чем неизвестность. Лучше, чем ощущение своей ничтожности перед лицом жестокой Воли Богов.
Роберу Эпине были открыты не только двери любого дома, но кошельки, сердца и души его обитателей. Счастье, что он оказался человеком, который не стал этим злоупотреблять.
- Это Курьер, - сказал я.
Сэ сосредоточенно стал выворачивать все карманы. После недолгих поисков на ладонь упали два талла.
- Остались еще с того времени… - Объяснил он. – Я сейчас, – и дал вороному шенкелей.
Я не стал его останавливать. Судя по тому, как резво он рванул вслед за телегой, братья его не предупреждали.
Ну что ж, пора и ему, в конце концов, чему-то учиться. Несчастный случай в качестве Воли Богов прочувствовать заранее было, увы, невозможно. Будем надеяться, что шею он не свернет. Впрочем, если свернет… тем лучше.
Любой человек мог поделиться с курьером чем угодно. Или с печатником. Или в издательство принести – хоть мешок денег, хоть мешок муки.
Но Арно Сэ совершить хороший поступок так и не удалось. Едва приблизившись к открытым воротам, вороной сделал дикую лансаду. Савиньяк полетел в сугроб, а одуревшая лошадь – в родное стойло. Только копыта замелькали.
Разъяренный капитан вынырнул из рассыпчатого снега и проводил бешеным взглядом удирающего скакуна.
- Какого Змея?! – Заорал он. – Что это значит?!
- Это значит, - вежливо улыбнулся я, - что домой ты пойдешь пешком. Я не собираюсь перегружать Мэри-Сью двойной ношей.
Серая мориска покосилась на меня и благодарно вздохнула. Я похлопал её по шее.
Виконт сплюнул, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство и, развернувшись, попытался догнать телегу пешком. Дальше ворот, как я и ожидал, он не ушел.
Совершенно прозрачный воздух с твердостью каменной кладки преградил ему путь – ровнехонько по линии ворот и ни бье дальше.
- Это еще что такое? – Сэ озадаченно потыкал невидимую преграду пальцем. Потом ударил кулаком – слабо, сильней, и еще сильней… Ну, давай-давай. Теперь лбом побейся. Может, и прошибешь. – Опять вы тут развлекаетесь? Как с лоханью?
- Не мы, - покачал головой я. – Они. Это граница.
- Граница чего? – Буркнул он.
Шестнадцать «прогулок» - и такое потрясающее незнание элементарных вещей. Хотя, с его характером он мог этого и не заметить. А между собой все мы наши «прогулки» стараемся лишний раз не обсуждать. Это неудобная тема. Вроде как в обществе лысых завести разговор о щетках для волос и стоимости услуг модного куафера.
Видимо, надо быть Приддом, а не Савиньяком, чтобы выяснять подобные вещи. Он в свой семнадцатый раз решил сделать доброе дело и наткнулся на Край совершенно случайно. Я в свой четвертый раз целенаправленно попытался сбежать. И в пятый. И в шестой. И в седьмой. Впрочем, в шестой и в седьмой я уже только проверял теорию практикой. Для того, чтобы заподозрить в явлении закономерность, мне хватило первых двух раз.
- Граница Бумаги, - пояснил я. – Край отведенного нам с тобою листа.
За Край Бумаги не выскочишь, как ни скачи. Везде будешь натыкаться на такую вот плотную невидимую стену. Я проверял это много раз за прошедшее время, а позавчера, на всякий случай, проехался и вдоль отведенного нам нынешнего владения. Граница пролегала точно по периметру огромного парка – не маленькое расстояние, честно говоря. Могло быть гораздо скромнее.
Нас могли запереть в доме, например. Или вообще в одной комнате. Другое дело, что такие сюжеты обычно не длились до бесконечности. Чем больше вам выделяли места для маневра, тем выше были шансы налететь на Очень Крупные Неприятности. Те, Кто Пишет давали вам относительный простор, только собираясь всласть порезвиться…
После того, как я прочел виконту краткий курс «Введения в «пропадание»», он явно приуныл.
Минут пять он еще постоял у ворот, глядя вслед удаляющейся телеге. Наконец, скрипучая колымага скрылась за поворотом.
- На счастье, - криво улыбнулся он и бросил на дорогу две золотые монетки. Таллы беззвучно ударились о невидимую преграду и упали с нашей стороны Края листа. Сэ посмотрел на них и не стал поднимать.
- Знаешь, - поежившись, тихо сказал он, - я иногда думаю, сколько их на земле – таких людей. Бедных, больных, старых. У них ничего, совсем ничего нет…
- Хочешь осчастливить весь мир?- Надо же, эк его проняло.
- Нет, не весь мир. Но они… Мне их просто жалко…
На меня самого порой находили такие мысли, но развивать эту тему сейчас я не хотел.
- Да, он беден, болен и стар. У него ничего нет – возможно, ни семьи, ни имени, и телега эта совсем не его. Зато у него есть кое-что другое. Свобода. Ему открыт весь огромный мир. Про таких, как он, Боги почему-то практически не вспоминают.
Сэ не ответил. Он невидящими глазами смотрел перед собой, молчал и не трогался с места. Сердце неприятно кольнуло.
- Эй! – Резко окликнул я его. Савиньяк поднял голову, и я бросил ему фляжку с касерой. – Не спи – замерзнешь.
- А?.. Да… - Он, наконец, соизволил сделать пару шагов в направлении замка. На третьем запнулся – и вытащил из-под снега скрученные в рулон «Сплетни Талига», мятые, со слипшимися влажными страницами. В этот понедельник я их так и не получил. Наверное, старик просто бросил выпуск через ограду и ушел, раз уж его никто не встретил… Ну что ж, почитаем. Потом, когда разгладим и высушим в тепле. Хоть какие-то новости из большого мира.
- Абордаж отменяется, - бросил мгновенно приунывшим братьям закоченевший виконт по возвращении в замок. И весь вечер провел наедине с бутылкой «Крови», приходя в себя в восхитительно горячей ванне. Он был глубоко на меня обижен за марш-бросок по сугробам.
Я же по этому поводу был счастлив до неприличия. Отмена захватнических планов означала отмену последующего полночного рейда для ликвидации последствий побоища. И приятный ужин в семейном кругу.
Тишина… Спокойствие… Красота…
Правда, этот паршивец опять сорвал мне эксперимент. Момент перехода Арно-Лионеля в Арно-Эмиля я так и не уловил. И вообще, если это и был Эмиль, то какой-то «неклассический», нетипичный, что ли. Но в целом… идея с морозотерапией меня пленила.
Может, его так каждый день вывозить – заводить в дальний угол парка и бросать там на часок-другой без сапог и теплой одежды? Так надоели ежевечерние авральные уборочные работы…
После ужина я отправил несостоявшихся защитников «Франциска Великого» спать, а сам, с бокалом «Девичьих слёз» пошел на поиски милого сердцу Барботты.
Марио обнаружился в Каминном зале в обществе отогревшегося и захмелевшего Сэ.
Тот, сощурив глаза и придвинувшись к огню, читал раскрытый на середине томик.
Я узнал страницу и текст. Практически весь сборник я помнил наизусть, даже рисунок строк был мне знаком.
…Мир, как сказочный лес,
Полон разных чудес –
И Рассветы в нем есть, и Закаты,
Но в ослепших глазах
Будет биться гроза –
Грохотать и томиться, пока ты
Не поймешь, сколь жесток
И опасен Восток,
И сколь Западу ты безразличен;
Сам в себя загляни
И увидишь – лишь пни
Не блюдут этот страшный обычай.
Дровосека рукой
Им дарован Покой,
И Прозрение послано свыше.
Так восславим же пни,
Ибо только они
Не воюют, не лгут и не п и ш у т…
Савиньяк заметил меня, поднял голову и захлопнул книгу.
Я внутренне приготовился отстаивать свои литературные вкусы, хотя тащиться наверх за шпагой не было никакого желания.
- Я понял, почему ты это читаешь, - сказал он. – И не понял, почему это до сих пор не сожгли.
Я пожал плечами.
- Репутация, очевидно. Великая вещь…
URL комментарияЯ же по этому поводу был счастлив до неприличия. Отмена захватнических планов означала отмену последующего полночного рейда для ликвидации последствий побоища. И приятный ужин в семейном кругу.
Тишина… Спокойствие… Красота…
Правда, этот паршивец опять сорвал мне эксперимент. Момент перехода Арно-Лионеля в Арно-Эмиля я так и не уловил. И вообще, если это и был Эмиль, то какой-то «неклассический», нетипичный, что ли. Но в целом… идея с морозотерапией меня пленила.
Может, его так каждый день вывозить – заводить в дальний угол парка и бросать там на часок-другой без сапог и теплой одежды? Так надоели ежевечерние авральные уборочные работы…
После ужина я отправил несостоявшихся защитников «Франциска Великого» спать, а сам, с бокалом «Девичьих слёз» пошел на поиски милого сердцу Барботты.
Марио обнаружился в Каминном зале в обществе отогревшегося и захмелевшего Сэ.
Тот, сощурив глаза и придвинувшись к огню, читал раскрытый на середине томик.
Я узнал страницу и текст. Практически весь сборник я помнил наизусть, даже рисунок строк был мне знаком.
…Мир, как сказочный лес,
Полон разных чудес –
И Рассветы в нем есть, и Закаты,
Но в ослепших глазах
Будет биться гроза –
Грохотать и томиться, пока ты
Не поймешь, сколь жесток
И опасен Восток,
И сколь Западу ты безразличен;
Сам в себя загляни
И увидишь – лишь пни
Не блюдут этот страшный обычай.
Дровосека рукой
Им дарован Покой,
И Прозрение послано свыше.
Так восславим же пни,
Ибо только они
Не воюют, не лгут и не п и ш у т…
Савиньяк заметил меня, поднял голову и захлопнул книгу.
Я внутренне приготовился отстаивать свои литературные вкусы, хотя тащиться наверх за шпагой не было никакого желания.
- Я понял, почему ты это читаешь, - сказал он. – И не понял, почему это до сих пор не сожгли.
Я пожал плечами.
- Репутация, очевидно. Великая вещь…
Пишет Гость:
02.07.2012 в 11:35
9.
читать дальшеНичего особенного из постарадавшего от судьбы и погоды выпуска мы не узнали.
Те, Кто Пишет тоже нередко повторялись.
Во дворце и окрестностях царил обычный бардак. В радиусе сотни бье от ставшего регентом Первого маршала постоянно водилось некоторое количество разномастных девиц – от герцогинь до цветочниц, которые отравляли его существование и мешали управлять страной. Они заставляли его напиваться в стельку и сутками бренчать на гитаре. Девицы пищали от восторга, в очередной раз материализовавшаяся Катарина со злости калечила многострадальную арфу, Алва некуртуазно икал и продолжал зарабатывать преждевременную седину.
Бедный Окделл за неделю успел восстать из мёртвых и снова сложить свою русоволосую голову более чем в десяти местах государства. Несчастного не желали оставлять в покое и после его смерти – Тем, Кто Пишет оказался бессилен помешать даже сам Леворукий. А если, паче чаяния твердый и незыблемый герцог попал-таки в Рассветные Сады, то калитка там, очевидно, не закрывалась – так часто приходилось ему входить и выходить. Официально покойную Айрис неведомые силы свели с официально покойным Эстебаном. Какой поворот, какая жестокость… Наконец-то, Сабве получил по заслугам. Все-таки я его недолюбливал, и потому считал, что, налетев на шпагу, он отделался слишком легко. Леворукому следовало бы еще при жизни женить его на старшей из Мирабеллиных дочерей – и продлить дни его до скончания нового Круга.
На флоте и в Торке творилось невообразимое. Нас до сих пор не завоевали, очевидно, только потому, что никто в наш сумасшедший дом не решался соваться. Чтобы эту заразу, не приведи Создатель, не подхватить. Даже Гайифа поглядывала на нас с ужасом, хотя должна была бы поглядывать с интересом.
За все послевоенное время в Дриксен, Гаунау, Кадане и прочих соседях – дальних и ближних, случаи таких «пропаданий» были все же достаточно редки. Меньше всего доставалось морискам – там всего лишь сократилось поголовье черных львов.
Прошлый вторник ознаменовался только одним масштабным происшествием: в многострадальной Эпине опять ни с того ни с сего собрались мятежники, во главе которых был замечен не кто иной, как главный редактор издания. «Сплетни» сообщали, что во время кратких периодов просветления он вел себя весьма некорректно – громко ругался вслух и порывался пырнуть временно восставшего из мертвых сюзерена кинжалом. Естественно, ему это не удалось – против Воли Богов идти бесполезно.
Имя Робера Эпине стояло первым в списке «пропаданцев», растянувшемся на пять с половиной страниц. Я представил себе, как кто-то дрожащим пальцем скользит по строкам, выискивая своих, которых не видел с еще той недели. И боится их здесь не найти. Снова и снова переворачивает листы, нервничает, перепроверяет… Пять с половиной страниц мелких букв. Плюс возможность ошибки. Надо, обязательно надо пересмотреть и перечитать – потому что если их здесь нет, то это значит, что с ними д е й с т в и т е л ь н о могло что-то случиться.
Хорошо, что мне никого искать не надо. Грустно, но хорошо.
Последняя страница поведала нам, что скандальная история кансилльера и некоей Амелии Б. близка к развязке. Девица Амелия в линейно текущей реальности являлась миловидной, но ничем не выдающейся и довольно пустоголовой пассией Давенпорта. О том, что мог забыть у неё под корсетом такой неординарный человек, как граф Савиньяк, - история умалчивала. Волю Богов, не иначе. Как бы там ни было, застав свое бывшее начальство со своей нынешней ненаглядной, Чарльз пришел в нехарактерную даже для него ярость. По привычке, приобретенной еще во времена последнего дворцового переворота, Давенпорт схватился за пистолеты. Две пули – два трупа. И один заключенный, ожидающий скорой казни. Я покосился на виконта, который к тому времени, как я добрался до этих захватывающих известий, уже отвлекся на другие дела. Сказать ему? Или не говорить?
- Ну, что там еще? – поинтересовался он, видимо, уловив в наступившей тишине фальшивую ноту.
Я пожал плечами и молча протянул ему лист. Он быстро пробежал глазами по строчкам и отвернулся.
- Опять эта Истеричка… Я за шадди. Тебе принести?
- Да, спасибо.
Он вышел из комнаты, я так и не смог увидеть его лица.
Когда Сэ вернулся с двумя кружками обжигающего напитка, я не заметил в нем никаких перемен. Дальнейший разговор развивался по стандартной схеме большинства светских бесед, не допускавшей существенных отклонений от раз и навсегда утвержденного порядка тем: шадди, погода, Алва. Алва, погода, шадди.
Сам не знаю, чего я ждал. На часах было только начало первого. Передо мной сидел безупречный, сдержанный и спокойный Арно-Лионель Савиньяк.
После обеда я все-таки не выдержал и заснул – на час-полтора, не более. Ночами я просыпался от любого шороха, любого стука, вскакивал, выглядывал в коридор – а потом мучился бессонницей. Днем бесценная не столько с точки зрения информации, сколько с точки зрения толщины «Кухня Золотых Земель» отчасти вознаграждала меня за мои ночные страдания. Но только отчасти.
Проснувшись, я отправился на поиски братьев и нашего «пропаданца». Все трое нашлись в библиотеке. Стол был завален старыми учебниками и прочей справочной литературой. Словари, карты, таблицы… С первого взгляда было ясно, что посадил мальчишек за книжки кансилльер, но в данную минуту над всем этим богатством уже страдает нетерпеливый и непосредственный маршал. Ну вот, я опять пропустил всё самое интересное.
- Учитесь? – хмуро спросил я.
Не знаю, почему меня не радовали такие идиллические картины. Может быть, это было непреходящее ощущение опасности, связанной с виконтом, - кошки знают, реальной или гипотетической. Может быть, это было моё воображение, измученное общей усталостью, недосыпом и постоянной необходимостью колдовать у плиты. Может быть, это была ревность –мальчишки почти полностью переключились на капитана, смотрели ему в рот и вообще ходили за ним хвостом. По крайней мере, часов с трех пополудни.
Я ладил с Питером и Клаусом, но по отношению ко мне до такого откровенного неприкрытого обожания с их стороны дело не доходило. Не знаю, в чем была причина. Скорее всего, виноват был я сам, хотя и старался изо всех сил. Надо было уделять им больше времени, значительно больше. Но что я мог сделать, если в общей сложности почти две трети года отсутствовал дома по милости Тех, Кому-Нечем-Заняться-Кроме-Как-Ломать-Чужую-Жизнь?
- Учимся, - сверкнул белоснежными зубами виконт. - Кто-то же должен воспитать твоих братьев людьми.
Я вздохнул. Вот они, знаменитая фамильная улыбка и знаменитое фамильное самомнение.
- Если ты о себе, то, боюсь, выйдут только олени, а с тремя мне никак не справиться.
- Ничего, - утешил Савиньяк. – Няньку наймешь. В кружевном переднике.
Ну, точно Эмиль. Одни бабы на уме.
- Свистать всех наверх! – Гаркнуло нахальное парнокопытное, так что пыль посыпалась с гобеленов. – Пять минут на сборы – встреча на третьей палубе, Южное крыло! Занять позицию, приготовиться к бою!
Бабы и боевые действия. Примитив…
Наглого и Хитрого как ветром сдуло. Предводитель корсаров повернулся ко мне, стягивая волосы в хвост, как заправский кэналлиец.
- Слушай, что ты намерен с ними делать?
- В каком смысле? – неприязненно уточнил я.
- В прямом. Всю жизнь ты их здесь не продержишь. То, что в Лаик им попасть не судьба – еще полбеды. Но… надо же чем заниматься. Хочешь, я поговорю с братьями? Потом… когда всё закончится…
Я молча смотрел на него, молясь чтобы Закат, вскипевший во мне, не выплеснулся через край. Только такой идиот, только такой непроходимый, непробиваемый, феерический идиот, как он, мог ткнуть пальцем – в небо, а попасть – в открытый перелом.
- Спасибо, не надо. Мы астры будем разводить, - прошипел я, с трудом наступив своему внутреннему Змею на горло. – Валмону я напишу.
Нынешнего графа звали Марсель, но флора осталась той же, что была при Бертраме, - даже в нашем скоротечном мире находились порой вещи поистине вечные.
Я вышел из библиотеки, не желая продолжать разговор на больную тему, но Савиньяк прилип, как пиявка.
- Брось. Это несерьезно, - не отставал этот урод, идя вслед за мной по коридору. – Им нужны нормальные менторы. Что у них с образованием? Кто их учит? Я погонял их по предметам – получается какая-то ерунда… По истории у них в головах вообще – никакой системы, а у тебя во всей библиотеке – никаких порядочных книг. Словесность они знают, землеописание – более или менее… ну, языки… дриксен у них довольно приличный… но этого мало для…
- Для чего? – я резко развернулся, и виконт чуть не сбил меня с ног. – Чего и для чего – «мало»? Зачем им твоя история? У нас тут шестнадцать историй на дню – одна другой краше. Всю свою историю люди только и занимались тем, что убивали друг друга. Не все ли равно, случилось это кругом раньше или кругом позже? Куда они засунут эту твою историю, если в пять часов дня ты пьешь шадди у себя дома и регентом в стране – Рокэ Алва, а в пять тридцать ты висишь на дыбе в Багерлее, потому что у власти, оказывается, Манрики, и ты им сильно не угодил? Всё, что им надо знать по истории – это то, что всё повторяется. И еще – что всё это лишено всякого смысла. Больше – ничего!
Я дернул шейный платок, и дышать стало немного легче. Сорвался, все-таки. Зря…
Савиньяк промолчал, только пятна румянца на скулах проступили чуть ярче.
- Не боишься, что вырастут … деревенскими дураками? – наконец, спросил он. – Ты же лишаешь их будущего.
Я взял себя в руки.
- У деревенских дураков, к твоему сведению, самые большие шансы обойтись минимумом потерь. Пнут – и забудут. А вот всяких умников быстро развешивают по фонарям и рассаживают по тюрьмам. Кроме того, к твоему сведению, я «нагулял» раз в двадцать поболее твоего, и что-то не припомню, чтобы хоть раз мне пришлось сдавать экзамены или читать лекции по изящной словесности. Работать приходилось, в основном, шпагой… или другим каким местом. Так что на будущее, которого тебя никто не лишает, – учти.
бордаж получился вялым, неинтересным и закончился быстро. Из меня куда-то улетучилась вся злость, прихватив с собой последние силы. Мне хотелось только лечь и – спать, спать, спать, спать… Сэ никак не мог сосредоточиться и пропускал самые простые удары. Мальчишки недоумевали, тушевались – им не хватало азарта, напора, кипения в крови… В конце концов, бой затих, мы кисло покивали друг другу и разошлись.
Питер и Клаус юркнули вверх по лестнице к себе, на третий этаж. Я проводил взглядом уходящего в свою комнату Сэ, и отправился… за иголкой и нитками.
- Здравствуйте, больной. – Криво улыбнулся я цветастому холтийскому ковру, заходя в операционную, соседствующую с музыкальным салоном. – Как самочувствие?
Никогда ничего подобного не шил до этого момента. Нить была грубой, игла – толстой и с трудом проходила сквозь плотный ворсистый материал. Но я старался – стягивал края огромного кривого разреза, колол пальцы в кровь… Надо было бросить и дурацкий ковер, и дурацкую эту затею, но я не мог. У меня было ощущение, что всё, всё вокруг испорчено, сломано, разбито; что все мы только и делаем, что портим, пакостим, вредим – и я тоже; что я столько всего в своей жизни покалечил, что пора бы хоть что-нибудь – исправить и починить…
Кое-как сшитый ковер был, конечно, уже ни на что не годен: с правой стороны его украшал грубый кривой шрам, ткань топорщилась, ворс был смят, от уродливой линии расходились весьма заметные волны. Барахло, которое стыдно положить даже у входной двери… Но когда я притащил его в кабинет и расстелил перед любимым камином, я уже точно знал, что ни за что его не выброшу. Ни-ког-да.
Перед тем, как лечь спать, я решил наведаться к мальчишкам. Не знаю, зачем. Просто так. Потянуло. К тому же, все равно поднялся на третий этаж, почему бы и нет…
Я тихо-тихо, едва дыша, приоткрыл дверь, и вошел в комнату, залитую потоками призрачного света. Балбесы опять не задернули шторы, и полная злая луна пыталась выдавить разрисованные морозными узорами стекла.
Питер и Клаус спали. В молочном серебре невесомо плыли точеные лица, от ресниц на щеки падали непривычно густые длинные тени, яркие блики лежали тонких цепочках и на подвесках – одинаковых у обоих братьев. Бумага. Два чистых сияющих листа. Редчайшая вещь – белое морисское золото. В свое время я выложил за них баснословные деньги. Половину Васспарда можно купить. Но я не жалел. Я отдал бы еще столько же, отдал бы всё, если бы это им помогло.
Близилась полночь. Я подошел к окну и осторожно задернул портьеры – не стоит смотреть на полную луну, даже во сне. Говорят, от этого сходят с ума. Хотя, если луна в свою очередь видит всё, что творится в Талиге, то она должна была повредиться рассудком давным-давно.
Я повернулся, сделал шаг к двери и замер, забыв как дышать.
У стены, около комода видел Сэ – с сияющими, как звезды, глазами.
В два прыжка я преодолел разделяющее нас расстояние, выдернул его из кресла, вышвырнул в коридор и, прикрыв за собой дверь, схватил его за грудки.
- Что.Ты. Здесь. Делаешь?! – повышать голос было нельзя, но я все равно орал. Шепотом.
- Ничего, - тихо ответил он.
- Говори!! – в приступе страха и ярости я приложил его затылком о стену. Он не сопротивлялся.
- Ничего, - повторил он; яркие жуткие искры в глазах погасли, хотя и не исчезли совсем. – Я зашел пожелать им спокойной ночи. Они заснули. Я задумался и задержался.
Я чуть ослабил хватку. Руки у меня тряслись, дышать было тяжело.
- Это всё?
- Да.
- И ты ничего… не хотел? Навредить им… или что-то еще?
- Ничего. – В третий раз сказал он. – Я ничего такого не хотел. Клянусь.
Я отпустил его.
- Иди. И не смей так больше делать. Ты меня понял?
Он кивнул и ушел. Я вернулся в детскую и провел там всю ночь.
Утром я аккуратно поинтересовался у братьев, знают ли они о вчерашнем визите нашего гостя. Оказалось, что знают – и побольше меня.
- Ну да, - радостно подтвердил Клаус. – Он к нам часто заходит. Сказки рассказывает на ночь – та-а-акие шикарные, просто с ума сойти! Ты бы послушал!..
Комната тронулась с места и сделала два оборота вокруг своей оси. Я схватился за спинку ближайшего стула.
- А еще, - восторженно сообщил Пит, - у него глаза в темноте светятся! Знаешь как? Ууух!..
Сердце у меня упало, и холодный клубок нервов в животе свернулся еще туже.
Знаю как. Знаю. Конечно. Мне ли не знать.
С этого дня я перестал спать ночами.
~ * ~ * ~
URL комментариячитать дальшеНичего особенного из постарадавшего от судьбы и погоды выпуска мы не узнали.
Те, Кто Пишет тоже нередко повторялись.
Во дворце и окрестностях царил обычный бардак. В радиусе сотни бье от ставшего регентом Первого маршала постоянно водилось некоторое количество разномастных девиц – от герцогинь до цветочниц, которые отравляли его существование и мешали управлять страной. Они заставляли его напиваться в стельку и сутками бренчать на гитаре. Девицы пищали от восторга, в очередной раз материализовавшаяся Катарина со злости калечила многострадальную арфу, Алва некуртуазно икал и продолжал зарабатывать преждевременную седину.
Бедный Окделл за неделю успел восстать из мёртвых и снова сложить свою русоволосую голову более чем в десяти местах государства. Несчастного не желали оставлять в покое и после его смерти – Тем, Кто Пишет оказался бессилен помешать даже сам Леворукий. А если, паче чаяния твердый и незыблемый герцог попал-таки в Рассветные Сады, то калитка там, очевидно, не закрывалась – так часто приходилось ему входить и выходить. Официально покойную Айрис неведомые силы свели с официально покойным Эстебаном. Какой поворот, какая жестокость… Наконец-то, Сабве получил по заслугам. Все-таки я его недолюбливал, и потому считал, что, налетев на шпагу, он отделался слишком легко. Леворукому следовало бы еще при жизни женить его на старшей из Мирабеллиных дочерей – и продлить дни его до скончания нового Круга.
На флоте и в Торке творилось невообразимое. Нас до сих пор не завоевали, очевидно, только потому, что никто в наш сумасшедший дом не решался соваться. Чтобы эту заразу, не приведи Создатель, не подхватить. Даже Гайифа поглядывала на нас с ужасом, хотя должна была бы поглядывать с интересом.
За все послевоенное время в Дриксен, Гаунау, Кадане и прочих соседях – дальних и ближних, случаи таких «пропаданий» были все же достаточно редки. Меньше всего доставалось морискам – там всего лишь сократилось поголовье черных львов.
Прошлый вторник ознаменовался только одним масштабным происшествием: в многострадальной Эпине опять ни с того ни с сего собрались мятежники, во главе которых был замечен не кто иной, как главный редактор издания. «Сплетни» сообщали, что во время кратких периодов просветления он вел себя весьма некорректно – громко ругался вслух и порывался пырнуть временно восставшего из мертвых сюзерена кинжалом. Естественно, ему это не удалось – против Воли Богов идти бесполезно.
Имя Робера Эпине стояло первым в списке «пропаданцев», растянувшемся на пять с половиной страниц. Я представил себе, как кто-то дрожащим пальцем скользит по строкам, выискивая своих, которых не видел с еще той недели. И боится их здесь не найти. Снова и снова переворачивает листы, нервничает, перепроверяет… Пять с половиной страниц мелких букв. Плюс возможность ошибки. Надо, обязательно надо пересмотреть и перечитать – потому что если их здесь нет, то это значит, что с ними д е й с т в и т е л ь н о могло что-то случиться.
Хорошо, что мне никого искать не надо. Грустно, но хорошо.
Последняя страница поведала нам, что скандальная история кансилльера и некоей Амелии Б. близка к развязке. Девица Амелия в линейно текущей реальности являлась миловидной, но ничем не выдающейся и довольно пустоголовой пассией Давенпорта. О том, что мог забыть у неё под корсетом такой неординарный человек, как граф Савиньяк, - история умалчивала. Волю Богов, не иначе. Как бы там ни было, застав свое бывшее начальство со своей нынешней ненаглядной, Чарльз пришел в нехарактерную даже для него ярость. По привычке, приобретенной еще во времена последнего дворцового переворота, Давенпорт схватился за пистолеты. Две пули – два трупа. И один заключенный, ожидающий скорой казни. Я покосился на виконта, который к тому времени, как я добрался до этих захватывающих известий, уже отвлекся на другие дела. Сказать ему? Или не говорить?
- Ну, что там еще? – поинтересовался он, видимо, уловив в наступившей тишине фальшивую ноту.
Я пожал плечами и молча протянул ему лист. Он быстро пробежал глазами по строчкам и отвернулся.
- Опять эта Истеричка… Я за шадди. Тебе принести?
- Да, спасибо.
Он вышел из комнаты, я так и не смог увидеть его лица.
Когда Сэ вернулся с двумя кружками обжигающего напитка, я не заметил в нем никаких перемен. Дальнейший разговор развивался по стандартной схеме большинства светских бесед, не допускавшей существенных отклонений от раз и навсегда утвержденного порядка тем: шадди, погода, Алва. Алва, погода, шадди.
Сам не знаю, чего я ждал. На часах было только начало первого. Передо мной сидел безупречный, сдержанный и спокойный Арно-Лионель Савиньяк.
После обеда я все-таки не выдержал и заснул – на час-полтора, не более. Ночами я просыпался от любого шороха, любого стука, вскакивал, выглядывал в коридор – а потом мучился бессонницей. Днем бесценная не столько с точки зрения информации, сколько с точки зрения толщины «Кухня Золотых Земель» отчасти вознаграждала меня за мои ночные страдания. Но только отчасти.
Проснувшись, я отправился на поиски братьев и нашего «пропаданца». Все трое нашлись в библиотеке. Стол был завален старыми учебниками и прочей справочной литературой. Словари, карты, таблицы… С первого взгляда было ясно, что посадил мальчишек за книжки кансилльер, но в данную минуту над всем этим богатством уже страдает нетерпеливый и непосредственный маршал. Ну вот, я опять пропустил всё самое интересное.
- Учитесь? – хмуро спросил я.
Не знаю, почему меня не радовали такие идиллические картины. Может быть, это было непреходящее ощущение опасности, связанной с виконтом, - кошки знают, реальной или гипотетической. Может быть, это было моё воображение, измученное общей усталостью, недосыпом и постоянной необходимостью колдовать у плиты. Может быть, это была ревность –мальчишки почти полностью переключились на капитана, смотрели ему в рот и вообще ходили за ним хвостом. По крайней мере, часов с трех пополудни.
Я ладил с Питером и Клаусом, но по отношению ко мне до такого откровенного неприкрытого обожания с их стороны дело не доходило. Не знаю, в чем была причина. Скорее всего, виноват был я сам, хотя и старался изо всех сил. Надо было уделять им больше времени, значительно больше. Но что я мог сделать, если в общей сложности почти две трети года отсутствовал дома по милости Тех, Кому-Нечем-Заняться-Кроме-Как-Ломать-Чужую-Жизнь?
- Учимся, - сверкнул белоснежными зубами виконт. - Кто-то же должен воспитать твоих братьев людьми.
Я вздохнул. Вот они, знаменитая фамильная улыбка и знаменитое фамильное самомнение.
- Если ты о себе, то, боюсь, выйдут только олени, а с тремя мне никак не справиться.
- Ничего, - утешил Савиньяк. – Няньку наймешь. В кружевном переднике.
Ну, точно Эмиль. Одни бабы на уме.
- Свистать всех наверх! – Гаркнуло нахальное парнокопытное, так что пыль посыпалась с гобеленов. – Пять минут на сборы – встреча на третьей палубе, Южное крыло! Занять позицию, приготовиться к бою!
Бабы и боевые действия. Примитив…
Наглого и Хитрого как ветром сдуло. Предводитель корсаров повернулся ко мне, стягивая волосы в хвост, как заправский кэналлиец.
- Слушай, что ты намерен с ними делать?
- В каком смысле? – неприязненно уточнил я.
- В прямом. Всю жизнь ты их здесь не продержишь. То, что в Лаик им попасть не судьба – еще полбеды. Но… надо же чем заниматься. Хочешь, я поговорю с братьями? Потом… когда всё закончится…
Я молча смотрел на него, молясь чтобы Закат, вскипевший во мне, не выплеснулся через край. Только такой идиот, только такой непроходимый, непробиваемый, феерический идиот, как он, мог ткнуть пальцем – в небо, а попасть – в открытый перелом.
- Спасибо, не надо. Мы астры будем разводить, - прошипел я, с трудом наступив своему внутреннему Змею на горло. – Валмону я напишу.
Нынешнего графа звали Марсель, но флора осталась той же, что была при Бертраме, - даже в нашем скоротечном мире находились порой вещи поистине вечные.
Я вышел из библиотеки, не желая продолжать разговор на больную тему, но Савиньяк прилип, как пиявка.
- Брось. Это несерьезно, - не отставал этот урод, идя вслед за мной по коридору. – Им нужны нормальные менторы. Что у них с образованием? Кто их учит? Я погонял их по предметам – получается какая-то ерунда… По истории у них в головах вообще – никакой системы, а у тебя во всей библиотеке – никаких порядочных книг. Словесность они знают, землеописание – более или менее… ну, языки… дриксен у них довольно приличный… но этого мало для…
- Для чего? – я резко развернулся, и виконт чуть не сбил меня с ног. – Чего и для чего – «мало»? Зачем им твоя история? У нас тут шестнадцать историй на дню – одна другой краше. Всю свою историю люди только и занимались тем, что убивали друг друга. Не все ли равно, случилось это кругом раньше или кругом позже? Куда они засунут эту твою историю, если в пять часов дня ты пьешь шадди у себя дома и регентом в стране – Рокэ Алва, а в пять тридцать ты висишь на дыбе в Багерлее, потому что у власти, оказывается, Манрики, и ты им сильно не угодил? Всё, что им надо знать по истории – это то, что всё повторяется. И еще – что всё это лишено всякого смысла. Больше – ничего!
Я дернул шейный платок, и дышать стало немного легче. Сорвался, все-таки. Зря…
Савиньяк промолчал, только пятна румянца на скулах проступили чуть ярче.
- Не боишься, что вырастут … деревенскими дураками? – наконец, спросил он. – Ты же лишаешь их будущего.
Я взял себя в руки.
- У деревенских дураков, к твоему сведению, самые большие шансы обойтись минимумом потерь. Пнут – и забудут. А вот всяких умников быстро развешивают по фонарям и рассаживают по тюрьмам. Кроме того, к твоему сведению, я «нагулял» раз в двадцать поболее твоего, и что-то не припомню, чтобы хоть раз мне пришлось сдавать экзамены или читать лекции по изящной словесности. Работать приходилось, в основном, шпагой… или другим каким местом. Так что на будущее, которого тебя никто не лишает, – учти.
бордаж получился вялым, неинтересным и закончился быстро. Из меня куда-то улетучилась вся злость, прихватив с собой последние силы. Мне хотелось только лечь и – спать, спать, спать, спать… Сэ никак не мог сосредоточиться и пропускал самые простые удары. Мальчишки недоумевали, тушевались – им не хватало азарта, напора, кипения в крови… В конце концов, бой затих, мы кисло покивали друг другу и разошлись.
Питер и Клаус юркнули вверх по лестнице к себе, на третий этаж. Я проводил взглядом уходящего в свою комнату Сэ, и отправился… за иголкой и нитками.
- Здравствуйте, больной. – Криво улыбнулся я цветастому холтийскому ковру, заходя в операционную, соседствующую с музыкальным салоном. – Как самочувствие?
Никогда ничего подобного не шил до этого момента. Нить была грубой, игла – толстой и с трудом проходила сквозь плотный ворсистый материал. Но я старался – стягивал края огромного кривого разреза, колол пальцы в кровь… Надо было бросить и дурацкий ковер, и дурацкую эту затею, но я не мог. У меня было ощущение, что всё, всё вокруг испорчено, сломано, разбито; что все мы только и делаем, что портим, пакостим, вредим – и я тоже; что я столько всего в своей жизни покалечил, что пора бы хоть что-нибудь – исправить и починить…
Кое-как сшитый ковер был, конечно, уже ни на что не годен: с правой стороны его украшал грубый кривой шрам, ткань топорщилась, ворс был смят, от уродливой линии расходились весьма заметные волны. Барахло, которое стыдно положить даже у входной двери… Но когда я притащил его в кабинет и расстелил перед любимым камином, я уже точно знал, что ни за что его не выброшу. Ни-ког-да.
Перед тем, как лечь спать, я решил наведаться к мальчишкам. Не знаю, зачем. Просто так. Потянуло. К тому же, все равно поднялся на третий этаж, почему бы и нет…
Я тихо-тихо, едва дыша, приоткрыл дверь, и вошел в комнату, залитую потоками призрачного света. Балбесы опять не задернули шторы, и полная злая луна пыталась выдавить разрисованные морозными узорами стекла.
Питер и Клаус спали. В молочном серебре невесомо плыли точеные лица, от ресниц на щеки падали непривычно густые длинные тени, яркие блики лежали тонких цепочках и на подвесках – одинаковых у обоих братьев. Бумага. Два чистых сияющих листа. Редчайшая вещь – белое морисское золото. В свое время я выложил за них баснословные деньги. Половину Васспарда можно купить. Но я не жалел. Я отдал бы еще столько же, отдал бы всё, если бы это им помогло.
Близилась полночь. Я подошел к окну и осторожно задернул портьеры – не стоит смотреть на полную луну, даже во сне. Говорят, от этого сходят с ума. Хотя, если луна в свою очередь видит всё, что творится в Талиге, то она должна была повредиться рассудком давным-давно.
Я повернулся, сделал шаг к двери и замер, забыв как дышать.
У стены, около комода видел Сэ – с сияющими, как звезды, глазами.
В два прыжка я преодолел разделяющее нас расстояние, выдернул его из кресла, вышвырнул в коридор и, прикрыв за собой дверь, схватил его за грудки.
- Что.Ты. Здесь. Делаешь?! – повышать голос было нельзя, но я все равно орал. Шепотом.
- Ничего, - тихо ответил он.
- Говори!! – в приступе страха и ярости я приложил его затылком о стену. Он не сопротивлялся.
- Ничего, - повторил он; яркие жуткие искры в глазах погасли, хотя и не исчезли совсем. – Я зашел пожелать им спокойной ночи. Они заснули. Я задумался и задержался.
Я чуть ослабил хватку. Руки у меня тряслись, дышать было тяжело.
- Это всё?
- Да.
- И ты ничего… не хотел? Навредить им… или что-то еще?
- Ничего. – В третий раз сказал он. – Я ничего такого не хотел. Клянусь.
Я отпустил его.
- Иди. И не смей так больше делать. Ты меня понял?
Он кивнул и ушел. Я вернулся в детскую и провел там всю ночь.
Утром я аккуратно поинтересовался у братьев, знают ли они о вчерашнем визите нашего гостя. Оказалось, что знают – и побольше меня.
- Ну да, - радостно подтвердил Клаус. – Он к нам часто заходит. Сказки рассказывает на ночь – та-а-акие шикарные, просто с ума сойти! Ты бы послушал!..
Комната тронулась с места и сделала два оборота вокруг своей оси. Я схватился за спинку ближайшего стула.
- А еще, - восторженно сообщил Пит, - у него глаза в темноте светятся! Знаешь как? Ууух!..
Сердце у меня упало, и холодный клубок нервов в животе свернулся еще туже.
Знаю как. Знаю. Конечно. Мне ли не знать.
С этого дня я перестал спать ночами.
~ * ~ * ~