02.04.2012 в 10:24

Пишет  Mormeril:

Небольшое Талигское хулиганство...(с) И не только
Садили мы как-то по весне картошку... Дело, конечно, скучное и неинтересное, поэтому сначала я начала мурлыкать себе под нос эпохальную и очень подходящую случаю песню Тэм Гринхилл "Про лопату", а потом песня приобрела резкий сюжетный поворот, и вышла вот такая вот переделка... В ней отметились почти все любимые фэндомы, но там еще можно продолжать и продолжать))

Страдания юной Мэри Сью

Давно в зените солнце и ласточка с весною,
А полю под картошку и края не видать,
Усердно я машу лопатою с тоскою,
А так безумно тянет куда-нибудь слинять!

Но родину, увы, не выбирают,
А выбор так богат, что хоть об стену головой!
Но я сажу картошку и песни распеваю,
А впереди маячит экзамен годовой…

А быть бы мне эльфом, жила б я в Валиноре,
Потом бы с Феанором в Средиземье подалась…
И я б гуляла по лесам, пугая песней орков,
А после бы отправилась я штурмовать Ангбанд.
(А фиг ли нам, отважным…)

А быть бы мне волшебницей… Я б в Хогвартсе училась!
Наверно, в Слизерине, как местный Темный лорд…
Дружила бы с Малфоем, над Поттером глумилась
Тут главное, чтоб Дамблдор всё это не просёк…

А быть бы мне алхимиком… Ну, здесь без слов всё ясно.
С коллегами такими, как Элрик и Мустанг…
Нет, все-таки в Аместрис выпускать меня опасно –
Гомункулам не снилось то, что я устрою там.

А быть бы мне ниндзя – это было б круто!
Кунаями швыряться, шухериться по кустам…
И я б, конечно, превзошла и Саске, и Наруто,
Учиться б к Орычу пошла… А что, хороший план!
(Ну-ну, один уже сходил… Бедный Орыч…)

А быть бы мне джедаем… Я навела бы справедливость
В галактике во всей и за пределами ее.
Я б на тай-файтере своем по космосу носилась,
Всех ситхов порубила б своим лазерным мечом.

Жила б я в Кэртиане… Какой размах для действий!
Тут даже хрупкой леди есть, чем себя занять –
Полно роскошных эров, еще есть Первый маршал…
Так, ладно, эту тему мы не будем развивать…

Жила бы я в Ехо… Служила б в Тайном сыске,
Ловила бы магистров не хуже, чем сэр Макс.
Туда бы по-любому смогла б я напроситься -
Послала б к черту диссер, а вместе с ним ин. яз!..

...Идет к финалу день, картошка, к счастью, тоже…
Зато потом еще хлопот навалится гора.
Ах, как живется хорошо там, где нас нету всё же…
Ну заберите ж наконец отсюда вы меня!

P.S.: Спасибо огромное Тэм за чудесную песню и вдохновение)

@темы: ОЭ, Юмор, Не ОЭ? О_о?!

---

href="tests.ukr.net">tests.ukr.net

Какой вкус соответствует Вашему характеру?

Пройти тест

Ваш вкус - игривая маракуйя

Вы - солнечный, беззаботный шалунишка. Ваше игривое и страстное отношение к жизни напоминает тропический рай, который каждый хочет посетить. Вы очень неординарная личность и никогда не принимаете слишком близко к сердцу общественное мнение. Это отличная черта. Вероятно, она и есть объяснением того, что все приятели тянутся к Вам. К тому же Вы умеете хорошо проводить время!

На работе, находясь рядом с Вами, люди отдыхают от повседневной суеты. Может быть, потому что Вы умеете не обращать внимание на мелочи и не расстраивааться по пустякам. Или, возможно, все дело в Вашей сноровке. Доверие к Вам - безгранично. Однако мы не удивимся, если в один прекрасный день Вы все бросите и уедете в какое-нибудь путешествие. В конце концов, жизнь слишком коротка для того, чтобы все время сидеть на одном месте.

Пройти тест

@темы: Тихо шифером шурша..., УПС, Юмор, Не ОЭ? О_о?!

---

Новогоднее

@темы: Новогоднее

---

08.10.2012 в 07:00

Пишет  Веселый робот:

69 заповедей мужчины эпохи постметросексуализма и мультикультурализма
Будда открыл миру четыре благородные истины, Моисей принес с Синая десять заповедей, шестой вселенский собор установил целых 102 правила. Все это богатство мудрости человечество пропустило мимо ушей, будто правила затем и существуют, чтобы их нарушать. И вот последняя попытка: тони парсонс собрал последние 69 правил, к которым все же, кажется, стоит прислушаться. Вечного блаженства они никому не обещают, но по крайней мере сделают вашу земную жизнь более цельной и запоминающейся.

1. Чем мед

...читать дальше (еще 11384 символов) >>

леннее вы движетесь, тем быстрее умрете.

2. Не жалейте денег на стоматологию и путешествия: к порогу смерти лучше подходить с ослепительной улыбкой и прекрасными воспоминаниями.

3. Мужчине следует выбирать самого лучшего сантехника, адвоката и личного тренера из тех, что он может себе позволить.

4. Никогда нс изменяйте женщине, с которой еще не готовы расстаться.

5. Анальный секс и садомазохизм факультативны, но секс втроем надо попробовать непременно. Будьте готовы к тому, что значительную часть времени кто-то из троих будет просто смотреть в окно - возможно, именно вы.

6. Не женитесь на той, с которой не намерены прожить остаток жизни. Среднестатистический брак длится десять лет, так что, по статистике, вы, скорее всего, не проживете в нем остаток жизни. Но надеяться надо.

7. К 25-летнему возрасту наркотики должны остаться в прошлом, если вы не работаете гитаристом в группе Rolling Stones (это относится только к соло- и ритм-гитаре, но не к басу).

8. Никогда не поднимайте руку на женщину, ребенка, животное или мужчину, не способного сломать вам челюсть.

9. Никогда не поднимайте руку на того, кого не способны продолжать бить некоторое время.

10. Никогда не поднимайте руку на человека, когда вы пьяны, хотя позволительно поднимать руку на человека, когда он пьян.

11. Никогда не поднимайте ни на кого руку, если можете этого избежать. На самом деле существует только два законных повода для драки: сражаться за свою жизнь или защищать своих близких.

12. Если вы кого-то бьете, делайте это красиво. Уймите ярость, не машите руками: ваши кулаки должны уходить вперед точно по прямой и тут же возвращаться назад, как будто вы поймали муху. Исключение - хуки, которые следует подкреплять силой бедер, а не плеч. Хороший хук в корпус ломает обидчику ребра, а также волю.

13. Если хотите завести роман с женщиной, состоящей в браке, убедитесь, что это счастливый брак. Женщина в несчастливом замужестве втянет вас в зону военных действий. Единственное исключение - замужняя женщина, с которой вы не против прожить остаток жизни.

14. Хорошие манеры - основа всего. Грубость не имеет извинений. Качество жизни складывается из маленьких человеческих уступок друг другу, и только вежливость сделает вашу жизнь сносной.

15. В жизни никогда не наступит момент, когда вы станете настолько мудрым, опытным и успешным, чтобы ни в чем не лопухнуться. Ожидайте провалов и позвольте им закалить ваш дух. Минуты позора делают вас сильным, минуты успеха - благодарным: то и другое чередуется в жизни так же неизбежно, как ночь и день.

16. Берегите колени. Если вы занимаетесь спортом, они откажут рано или поздно. Если вы не занимаетесь спортом, они откажут внезапно.
17. Если между вами и вашей женщиной происходят шумные скандалы, значит, это не ваша женщина.

18. Если между вами и вашими родителями происходят шумные скандалы, это вполне нормально - но следует приложить все усилия к быстрому примирению. Время, которое вы проведете с родителями, ограничено. Слезы, пролитые вами на могиле, должны быть слезами прощания и благодарности, а не горького раскаяния.

19. В мире есть множество прекрасных женщин, но любить по-настоящему можно лишь пять-шесть.

20. То, что происходит с вами в дальних странах, остается в дальних странах. Исключение - генитальный герпес.

21. Публичные выступления и безопасный секс - два навыка, которыми непременно следует овладеть. Вам придется практиковать и то, и другое, иногда на одном и том же мероприятии. Выступая перед публикой, не полагайтесь на написанный текст, но и не надейтесь, что слова придут сами - и то и другое приведет к катастрофе. Запасите в кармане стопку почтовых открыток, по одной на каждые пять минут выступления, и постройте речьвокругзаписанныхдля памяти эмоциональных акцентов или дешевых шуток. Помните, публика не желает вам провала, ибо ей же самой будет неловко: она хочет посмеяться, всплакнуть или развлечься. Это относится, кстати, и к безопасному сексу. Кроме того, следите, чтобы не надеть эту штуку наизнанку: это довольно часто случается и резко повышает вероятность протечек, разрывов и прочих неприятностей. Делайте поправку на то, что к ответственному моменту вы почти наверняка уже будете выпивши (это относится и к публичным выступлениям).

22. Есть вершины, на которые непременно надо подняться; все остальные лучше обойти стороной.

23. Не становитесь отцом, пока не готовы считать другое человеческое существо важнее себя.

24. Давайте деньги нищим и инвалидам. Вы говорите, что они неискренни и нищенство для них просто работа? Ну что ж, тогда и дать им денег - тоже не благотворительность, а ваша работа.

25. Главный фактор успеха - ваш болевой порог. Как заметил Рокки Баль-боа: "Дело не в том, насколько сильно вы бьете, а в том, какой силы удар можете стерпеть, продолжая двигаться вперед".
26. Никогда не покупайте ничего у человека, который стучит вам вдверь без приглашения - если только он не находится в полном отчаянии.

27. Не тратьте драгоценное время на ревность, ненависть и просмотр фильма "Уолл-стрит: деньги не спят".

28. Если есть время, лучше пройтись пешком.

29. Дружба - настоящая дружба с теми немногими, кто этого достоин, - требует усилий. Если ее забросить, она вянет. Вспоминайте друзей, любите друзей, дорожите друзьями. Будьте великодушны к их ошибкам. Но не бойтесь сольного полета: помните, что все мы одиноки во Вселенной. Вы родились в одиночку и в одиночку умрете.

30. Помните о здоровье, но не скатывайтесь в ипохондрию. Все мы умрем, но пока время еще есть.

31. Если у вас не происходит регулярных семяизвержений, вы скоро умрете. Ваша предстательная железа заподозрит, что вы потеряли интерес к продолжению человеческого рода, и поможет вам самому быстро сойти со сцены истории. Если вы перестали трахать женщин, значит, скоро перестанете дышать.

32. Никогда не ложитесь в постель с безумными девками, как бы классно они ни выглядели. Оно того не стоит - об этом вы узнаете, когда увидите ее в четыре утра под вашим окном, вырисовывающую спреем на вашей машине слова "Я тебя ненавижу".

33. Любите работу. Старайтесь никогда не отделять главное увлечение вашей жизни от заработка. Когда все вокруг рушится, работа поможет вам остаться на плаву - вернет вам самооценку, человеческое общение, деньги и мотивацию каждое утро вставать с постели. Но имейте в виду, что, скорее всего, вам в вашей жизни придется делать и ненавистную работу. Так бывает почти у всех - просто убедитесь, что еще помните, где выход на улицу.

34. Не доверяйте политикам, проституткам и тем, кто предлагает вам переменить тарифный план (ипотеку, интернет-провайдера, страну проживания, жену) абсолютно безо всякой платы. Плата взимается всегда.

35. Изо всех ваших сил старайтесь не возненавидеть того, кого когда-то любили.

36. Святая троица вечной молодости - волосы на голове, кубики на торсе, эрекция в штанах. Берегите их.

37. Любите деньги, но остерегайтесь богатства. Нехватка денег - корень всех зол. Ничто не отнимает столько времени, как бедность. За деньги не купишь счастья, но на них можно купить время.

38. Званый ужин может оказаться вполне приятным лишь в одном случае из десяти. Поддерживайте разговор с дамой, сидящей справа, с дамой, сидящей слева, с пьяным уродом, сидящим напротив, и не рассчитывайте получить от этого удовольствие. Если вы хотели хорошо провести время, надо было сидеть дома.

39. Никто не знает все семейные секреты. Ни муж, ни жена.

40. Некоторые супружеские союзы распадаются слишком быстро. Многие, очень многие союзы длятся слишком долго. И все же ваша задача - постараться не допустить, чтобы ваши дети росли в доме чужого мужчины.

41. В супружестве сильнее тот, кто меньше любит.

42. Ошеломляйте талантом. Ослепляйте гениальностью. Не работайте вполсилы, не покупайте со скидкой, всегда сами забивайте победный гол.

43. Большое терпение полезнее большого наследства.

44. Будьте великодушны к тем, кто не может для вас ничего сделать.

45. Жалость к себе вреднее, чем героин.

46. Не спите с ее сестрой, если это не любовь всей вашей жизни. Кстати, ее сестра НИКОГДА не может быть любовью всей вашей жизни.

47. Бойтесь банальности, как чумы.

48. Счастье приходит и уходит - но важно заметить, когда оно здесь.

49. Иногда вам везет, иногда нет. Рассчитывать на удачу так же глупо, как надеяться на почтальона, что однажды он принесет вам большой чек.

50. Никогда не раздражайтесь на чужих детей, других водителей и секьюрити-персонал в аэропорту. Терпение избавит вас от многих жизненных невзгод, но этому искусству надо учиться - как иностранному языку или приемам единоборств.

51. "Помните, что жизнь - лишь мимолетное дуновение", учит нас Коран.

52. Только толстякам дозволительно пропускать завтрак.

53. Не пейте до наступления вечера, если в этом нет абсолютной необходимости.

54. Плотный ужин поздним вечером - верный залог тяжелого сна, обрюзгшей фигуры и ранней кончины. Если интересы бизнеса требуют от вас присутствовать на позднем ужине - ешьте как супермодель перед важной фотосессией.

55. Лучшее средство от джетлага - солнечный свет. Лучшее средство от похмелья - кока-кола. Лучшее средство от запора - натуральный йогурт. Лучшее средство от разбитого сердца - путешествие на Луну на крыльях паутинки.

56. Ешьте больше клетчатки. Дин Мартин утверждал, что для него ключ к счастью на склоне лет - не слава, не деньги и даже не его дружба с Фрэнком Синатрой, а регулярное опорожнение кишечника.

57. Лучший способ сохранить физическую форму - качать пресс, отжиматься от пола и получать удары в лицо.

58. Учитесь доверять инстинктам. Мертвые всегда плывут по течению. Живые могут плыть в любую сторону.

59. Не собирайтесь начать, а сразу начинайте. Время ускоряется: каждый следующий год - все меньшая доля от оставшейся жизни.

60. "Учитесь жить с этим, если не можете стать выше этого", - советует Брюс Спрингстин.

61. Изменяйте всем женщинам, кроме одной.

62. Если вам исполнилось тридцать, регулярно принимайте витаминные препараты. Хорошие медицинские анализы в вашем возрасте доставляют такую же радость, как в 17 - нежданный минет.

63. Распорядок - это прекрасно. Распорядок дает свободу. Распорядок уберегает от непокорной стихии мирового хаоса. Но никогда не заводите себе распорядок, от которого не сможете освободиться менее чем за пять минут.

64. Прежде чем остепениться, займитесь сексом. Часто и помногу, во всех точках планеты и со всевозможными женщинами. Если вы помните, сколько именно женщин у вас было, значит, их было недостаточно. Лежа на смертном одре, поэт Джон Бетджемен так ответил на вопрос о своих сожалениях: "Мне жаль, что в моей жизни было мало секса". Живите так, чтобы сказать: "Жаль, что секса было чуточку больше, чем следовало".

65. Избегайте проблем. Избегайте мест - стадионов, пабов, поздних забегаловок, - где всегда случаются неприятности. Если конфликт неизбежен, не тратьте время на разговор: бейте сразу и бейте сильно.

66. Никогда не заглядывайте в коммуникатор, если у вас нет времени решить проблемы, о которых он может вам сообщить.

67. Деньги, вложенные в образование, дают самую большую прибыль.

68. "Жизнь - это вспышка молнии в темном небе", - говорит Будда.

69. Наслаждайтесь каждым сэндвичем.

@темы: Память, Юмор, Не ОЭ? О_о?!, НЗ на погрыз, АО, РО

---

Выбери новогоднюю ёлочку

Выбери новогоднюю ёлочку

Выбери новогоднюю ёлочку

Выбери новогоднюю ёлочку

Выбери новогоднюю ёлочку

Выбери новогоднюю ёлочку

@темы: Новогоднее

---

11.10.2012 в 11:16

Пишет  Janosh Falk:

@темы: НЗ на погрыз, Медитация

---

Новогоднее

30.12.2010 в 16:13

Пишет  adike:

Происхождение Деда Мороза


Дед Мороз - образ сборный. В нем можна выделить три главные составляющие: языческую, сказочную, релегийную. Рассмотрим поподробней.

1.Языческая.

На роль прототипа популярнейшего сказочного персонажа претендуйют три языческих божества - Карачун, Позвизд, Зимник.

Карачун (Корочун, Каручень) - по некоторым источникам Карачун - это другое имя Чернобога или его порождение - подземного бога смерти, повелевающего морозами, бога зла, лжи, несчастья, ненависти, тьмы и ночи.
По некоторым данным, Карачун – сезонный бог из свиты Велеса. Так или иначе, Карачун связан со смертью (белорус. корочун - внезапная смерть в молодом возрасте, злой дух, сокращающий жизнь; рус. карачун - смерть, гибель, злой дух). Эта его ипостась отразилась и в поговорках: «пришел ему карачун», «жди карачуна», «задать карачуна», «хватил карачун». Природные явления зимы невольно ассоциируются у человека со смертью: природа как будто умирает, мир холоден и покрыт ночной тьмой. Более того, зимой была очень высокая смертность населения и скота. Соответственно, все, связанное с негативными явлениями зимы, также приписывалось Карачуну: он студил землю и укорачивал дни. Зимние погодные явления олицетворялись его прислужниками: медведем-шатуном и волком.

Позвизд (Посвист, Похвист) – свирепый бог ветров, бурь и непогод или бог северного зимнего ветра; по некоторым источникам в его подчинении были и позитивные погодные явления. «С его бороды лили проливные дожди, из уст исходили туманы. Стоило Позвизду тряхнуть волосами, как на землю валил крупный град.
Вместо плаща влачились за ним ветры, а с полы его одежды валил хлопьями снег. Стремительно носясь по небесам, сопровождаемый свитою бурь и ураганов, он распространял вокруг шум и свист, и ничто … не могло устоять перед его стремительностью и натиском! ("Густинская летопись", Иннокентий Гизель "Синопсис", 1674 г.), северного ветра, о нем сообщают Кромер и Меховский. Внук Стрибога.

Зимник - «…это старичок со светлой бородой, светлыми волосами, без шапки, без обуви, с железной булавой в руках. В фольклоре сохранилась примета: «если зимою заходит из лесу в деревню старик небольшого роста, с белыми, что снег, волосами и длинной седой бородой, с непокрытой головой, босой, в теплой зимней одежде и с железной булавой в руках - жди жестокой стужи, которую предвещает появление Зимника»
Перед нами, с одной стороны, олицетворение стихии природы, силу которой символизирует булава; с другой, некоторая «сглаженность» образа: старичок небольшого роста, что делает его более близким человеку, а значит, менее враждебным.

Впрочем, древнеславянские языческие верование не были едины, у каждого рода были свои культы. Есть еще один прототип Деда Мороза - Морозко, которму в день зимнего солнцестояния приносили в жертву юную девственницу, которую отвозили в лес и привязывали к дереву. В остальное время Морозко разгуливал с мешком (куда собирал подношения) и посохом, которым бил непослушных детей.

И еще один вариант. Славяне считали, что Мороз - один из общих предков всех семей, поэтому именно для этого предка имелась общая обрядность, несколько отличающаяся от ритуального почитания остальных предков. В нашем языке слово "дед" означало - дух предка, охраняющий дом от чужих, враждебных духов. Ну вот, теперь понятно, что верования в деда - очень давняя традиция. Предков звали обедать и выставляли пищу за окно или под стол. Большие деды, к которым относился и Дед Мороз, входили через дверь, а меньшие влетали через окно, поэтому во время такой ритуальной трапезы окна и двери раскрывались настежь. Во время этих кормлений, Деда Мороза можно было попросить о чем-либо. Считалось, что получив пищу и внимание со стороны живых, великий предок становился благодушен и помогал своим потомкам. А чтобы ой стал еще добрее, наши предки всячески старались умилостивить его. Для этого устраивались всякие ритуальные действа. Зимой это были колядки. Колядующие одевались как можно страшнее: шубы наизнанку, маски, изображающие духов. Духи стучались в окна и люди выносили им подарки, угощения. Смысл как раз и заключался в том, что участвовавшие в этом обрядовом действе изображали духов предков, которые получали награду за неустанную заботу о живущих. Среди колядующих обычно присутствовал один персонаж, одетый грознее всех. Как правило, ему запрещалось говорить. Он-то и назывался дедом.

2 Фольклорные корни


В первую очередь это две сказки: о Мрозе Ивановиче, который живет в колодце, и к которому по очереди попадают две девочки - работящая и ленива. Первую Мороз одаривает варежками, а вторую - ледяным ожерельем, и о Морозко, когда дедову дочь вывезли в лес, на мороз(остатки языческих легенд?) и юная девушка замёрзла насмерть, прикоснувшись к волшебному посоху. Но сам Морозко был вовсе ни при чём, всё произошло случайно. И старик оплакивал смерть девушки, которую потом, разумеется, оживили, и всё закончилось хорошо. Оба сюжета не раз обыгрывались и в литературе, и в кинематографе и мультипликации.

Дед Мороз Красный Нос, Дед Трескун, Морозко – царь всех зимних месяцев. Он с древнейших времен присутствовал в фольклоре восточных славян (почти всегда он был представлен в образе облаченного в тулуп деревенского старика с красным носом, в отличие от западноевропейского Санта Клауса, который даже в начале двадцатого века нередко изображался одетым в коричневую рясу из грубой шерстяной ткани и подпоясанным веревкой). Бытовала и сказка, согласно которой Мороз живет в ледяной избушке в лесу и одаривает заглянувших к нему на огонек. В средние века в деревнях практиковалось "кормление" Мороза, причем именно накануне Рождества. Старший в семье выходил на порог с ложкой киселя и "угощал" им повелителя зимних холодов.

Люди верили, что если в стене избы треснуло бревно – это Морозко посохом ударил. И это ещё была мелкая неприятность. Мороз был богом злым и жестоким, особенно сурово расправлявшимся с теми, кто жаловался на холод и боялся его. Если человек замерзал в лесу, заблудившись и буквально чуть-чуть не дойдя до тепла и спасения, славяне были уверены, что это Стужайло забрал жертву себе.

У фолькло приняла эстафету литература - в 1840 году князь Одоевский рассказал старую сказку на новый лад. Его Мороз Иванович отличался добротой и мудростью – не то, что Морозко. Он мог одарить серебром и бриллиантами, но мог и наказать за лень и жадность. К 1880-м годам в общественном сознании утвердился некий персонаж с мешком подарков у елки. Правда, звали его по-разному: Святочный старик, Рождественский дед или попросту Елочный дед.
В 1873 году Александр Островский написал пьесу-сказку «Снегурочка» – о дочери Мороза и Весны, которая позже странным образом превратилась во внучку обычных стариков.


3 Христианские корни это конечно же Николай Чудотворец.
В III веке в малоазиатской провинции Римской империи Ликия в семье пожилых супругов родился мальчик Николай. Еще в детстве он помогал всякому, кто попал в трудное положение; потом его выбрали архиепископом в городе Мира, центре провинции Ликия. Архиепископ Николай продолжал помогать людям и спасать их всю жизнь. Среди спасённых им были и несправедливо осуждённые на казнь простые люди, и несправедливо брошенные в тюрьму римские военачальники. Святитель Божий епископ Мирликийский, он же - Николай Чудотворец, стал известен своей исключительной доброжелательностью, особенно к детям. Он умер в глубокой старости, после короткой болезни. Его похоронили в том же соборном храме города Миры. В 1087 году мощи святого Николая перевезли в город Бар (Италия), они покоятся в мраморной раке в глубоком подземелье под храмом.

На Руси Николай Угодник стал одним из самых любимых народных святых. Простые крестьяне молили его о помощи, если заболевала корова, долго не было дождя или происходило ещё какое-нибудь несчастье. Память о нём Православная Церковь чтит два раза в году: 19(6) декабря - Николай "зимний" и 22(9) мая - Николай "вешний".

В городе Мира (ныне город Демре) и сейчас стоит храм, основой которого была церковь, в которой служил Николай Угодник (до 1087 года в ней покоились мощи святителя). Турки назвали ее Баба Ноэль Килизе - Церковь Деда Мороза. Средиземноморский климат сильными морозами не отличается, а в холодных странах за всю свою долгую жизнь святой Николай, он же - Санта Клаус, никогда не бывал. Никто не догадывался, что однажды его превратят в Деда Мороза... Как же это получилось? Почему Дедом Морозом стал именно Святой Николай? Может быть, сыграла роль дата поминовения этого святого – 19 декабря – перед самым Рождеством...

Существует такое предание. Услышав о том, что разорившийся горожанин из-за крайней нужды собирается отдать своих дочерей "на блудодеяние", св. Николай спас всю семью от позора. Святитель ночью тайно подбросил в сад три мешочка с золотом и тем спас всех от голода и от духовной гибели. С той поры атрибутом Санта Клауса стал мешок с подарками. В западной Европе легенда о спасении св. Николаем трех дев трансформировалась в притчу о том, как cвятитель бросил в трубу дома, где жили три бедные сестры, золотые монетки. И упали они в чулки, которые сушились у камина. Отсюда пошел обычай в ночь перед днем поминовения св. Николая ставить к дверям башмаки и вешать чулки у кровати, чтобы утром найти в них дары.


Окончательное формирование Деда Мороза как сказочного персонажа, который раз в год дарит детям подарки произошло во времена Советского Союза.



В двадцатые годы прошлого века страна вступила на путь борьбы с «религиозными предрассудками». С 1929 года были отменены все церковные праздники. Рождественский выходной день стал рабочим, но «тайные» елки иногда устраивались. Дед Мороз стал «продуктом антинародной деятельности капиталистов» и «религиозным хламом». Праздник елки вновь был разрешен лишь под новый 1936 год, после того как Сталин произнес знаменательную фразу: «Жить стало хорошо, товарищи. Жить стало веселее». Новогодняя елка, лишившись религиозного контекста, стала символом праздника счастливого детства.

Образ Деда Мороза эволюционировал на протяжении веков. И сейчас продолжает развиватся. Последнее время он стал приобретать черты заморского гостя - Санта Клауса. Будет ли слияние этих персонажей - покажет будущее. Хотя, конечно, хотелось бы чтобы наш Дед Мороз отстоял свою аутентичность.


С Праздником! С Наступающим Новым Годом!

@темы: Волхвы и маги

---

24.12.2012 в 20:58

Пишет  Moraine:

Олени!

26.12.2011 в 02:43

Пишет  kittymara:

В обчем, это
Я сломалась! Серьезно говорю, это невозможно! Всю дорогу на них натыкаюсь! Так держите же и вы отвязных, безумных, великолепных рождественских оленей!

@темы: Новогднее

---

24.12.2012 в 00:54

Пишет  Lady_Hope:

Клумбы художника

@темы: Живопись

---

Опять про ангелов

@темы: Грешный ангел

---

23.12.2012 в 23:03

Пишет  Одинокая Волчица (Юлия):

Верю! Так оно и было, похоже!

23.12.2012 в 20:57

Пишет  Нари:

Всем, кто смотрел "Хоббита"
Оригинал взят у ЖЖ-юзера eilin_o_connor в eilin-o-connor.livejournal.com/44931.html

Хоббит, или как все было на самом деле

"Хоббитссссы - это не только ценный мех!" (с, Горлум)

Незадолго до начала съемок "Хоббита" Питера Джексона вызвал к себе главный продюсер. Он желал узнать, чем Джексон собирается заманить на свой фильм разные слои целевой аудитории. 
- Все продумано! - бодро отрапортовал режиссер. - Для толкиенутых приготовили неподдельный Шир. Кстати, чтобы проникнуться духом эпоса, во время съемок актеры жили в хоббичьих норках.
- И что же? - заинтересовался продюсер. - Прониклись?
- Еще как. Уходить не хотели. Особенно когда узнали, что дальше по плану съемок - орлиные гнезда. 
- Не щадят наши люди себя на работе, - умилился продюсер. - А для зрителей-мужчин что придумал? Ну там, знаешь, от двадцати до пятидесяти, средний класс...
- Эпические сражения! - Джексон помахал отрубленной головой гоблина. - Реальная бойня! Кровь-кишки-раскочевряжило.
- Рубилово, значит, - одобрил продюсер. - Окей! А для детишек?
- Дык то же самое, - удивился Джексон. Но, поймав взгляд продюсера, исправился: - Старичок-лесовичок! Живет в согласии с природой. 
- Зверушки будут?
- Непременно. Ежики дохлые. Сурки дохлые. Кролики...
- ...дохлые?
- Ездовые. 
- Волшебно! Что для российской аудитории?
- Один из гномов - выходец из Сибири. - Джексон убедительно помахал шапкой-ушанкой.
- А для эстетов? 
- Эльфинариум.
- Для поклонников выразительной актерской игры? 
- Горлум. 
- Прелестно. Питер, вы все предусмотрели. Ну и, наконец, чем привлечете женскую аудиторию?
- Ну... Э-э-э... - замялся Джексон. - Кагбэ... Мы рассчитывали...
Он затих и виновато вздохнул.
Продюсер схватился за голову.
- Питер, как вы могли?! Неужели вы думаете, женщины ломанутся смотреть на Шир? На хоббитов? На Горлума? И что вы там им еще предлагаете...
- Дохлых ежиков, - тихо отозвался пристыженный режиссер.
- Все пропало! Я разорен! 
- Нет, позвольте! - вскинул голову Джексон. - Но ведь есть еще Кэмбербэтч наш Бенедикт.
- И сколько времени ему отведено в первой серии?
- Пять секунд, - потупился режиссер. - А что делать? У него посекундный тариф!
- Вы сошли с ума! В первом фильме у вас был Арагорн! Леголас! Боромир! И этот, как его... Фандорин.
- Фарамир.
- Да какая разница! Главное - там был герой-красавчик. Пятеро! На любой вкус, включая мой. А теперь кого вы предложите женщинам? Черт побери, Питер немедленно введите в фильм красавца. Мужественного, подтянутого и сексуального.
- Где ж я его возьму? - взвыл Джексон. - У меня одни хоббиты, орки, гномы, тролли и варги!  
- Где хочешь, там и бери, - отрезал продюсер. - Но чтобы завтра был!

Всю ночь Питер Джексон провел в мучительных раздумьях. То омолаживал Гэндальфа и вводил любовную линию с Галадриэль. То пытался выжать сексапил из хоббита, бывшего Ватсона. В отчаянии, слушая голос подсознания, он даже ввел в сюжет могучего лося, оседланного прекрасным эльфом. Но сознание настойчиво попросило его на этом остановиться.

Лишь к утру на измученного Джексона снизошло озарение.
- Гном, - прошептал он. - Главный гном!
- Позвольте, - возмутился из-за двери продюсер (он подслушивал). - Они же коротышки!
Но Джексона уже ничего не могло смутить.
- У нас будет такой гном, - торжественно заявил он, - что на его рост никто не посмотрит! 

Так появился Торин. 

До встречи с Питером Торин выглядел так: 




После встречи с Питером он стал выглядеть так:




- Вот теперь тебя люблю я, - сказал Джексону довольный продюсер. - Вот теперь тебя хвалю я. Наконец-то ты, грязнуля...
- Я бы попросил! - с достоинством перебил Питер. - Это не грязь, а боевая раскраска урук-хая.
- Кстати об урук-хайях... - задумчиво сказал продюсер. - Вам не приходило в голову, Питер, что антагонист нашего героя тоже должен быть сексуальным? Кто у вас там враждует с Торином? Орк?

Джексон взвыл и забился головой об стену. 

А Чтобы замять вопрос у орком Джексон поднапрягся и ввел в каст Фили и Кили Чтобы всем угодить ))

@темы: Хоббит

---

23.12.2012 в 22:22

Пишет  Суэньо:

Боооже

21.11.2012 в 10:04

Пишет  Ssoyh:

@темы: Живопись, На свете есть город моих счастливых снов...

---

23.12.2012 в 22:49

Пишет  Cleonte:

ППКС

23.12.2012 в 10:33

Пишет  Orlando LouLle:

про меня сейчас

@темы: Юмор

---

23.12.2012 в 22:05

Пишет  Mariam Germen:

Смотрите, какое чудо гуляет по сети!
И это реально ТРАНДУИЛ!!!
(Подсказывают, что фильм назывался "Солдатская девушка")

@темы: Хоббит

---

23.12.2012 в 22:54

Пишет  Starglitter:

Евгений Лушпин.

Спокойной ночи!..

@темы: Живопись, На свете есть город моих счастливых снов...

---

27.11.2012 в 16:00

Пишет  Jenni:

ОЭ по-польски
Недостаток алвадичи в организме привел к тому, что я начала рыскать по гуглояндексам, не написали ли чего наши польские друзья. В конце концов, первые 2 книги ОЭ переводили на польский - вдруг там за эти 5 лет хоть какие-нибудь фики появились?

К сожалению, так ничего и не нашла, кроме повторяющейся на все лады аннотации (Książę Richard Ockdell służy jako giermek u Roke Alvy zwanego Krukiem - tajemniczego władcy Domu Wiatru, człowieka, który zabił jego ojca) и начала перевода на польский 3-й книги - "Oblicze zwycięstwa".

Заодно в очередной раз полюбовалась на польские обложки ОЭ. Пан Славомир Маньяк оправдывает свою фамилию на 146%: после этого ужоснаха все, что угодно, шедевром покажется

Обложка "Czerwień na czerwieni"





Обложка "Od wojny do wojny"

@темы: РА, ОЭ, Пан Славомир Маньяк

---

23.12.2012 в 11:40

Пишет  Шано:

Оригинал взят у в Тоннель Голиань

Интересное фото ? Как вы думаете, что там внутри скалы ? Отличились конечно опять китайцы. Чего только у них не найдешь в стране. Ну давайте по подробнее...

Одной из самых необычных дорог мира является тоннель Голиань, который находится высоко в горах провинции Хэнань, что в Китае.



Этому тоннелю всего несколько десятилетий, однако за это время Голиань стал одной из самых известных дорог трасс и всё благодаря своему необычному месторасположению и удивительной конструкции! Дело в том, что тоннель Голиань проложен в горной породе и представляет собой причудливую пещеру, протяжённостью более километра!





Долгие годы деревня Guoliang была буквально отрезана от окружающего мира, так как её со всех сторон окружали высокие горы.

Все в поселении было сделано из камня: ворота деревни, дороги, мосты, дома, столы, табуреты и чаши. По легенде название деревни происходит от Гуо Лян (Guo Liang), лидера крестьянской армии, которая была создана во время династии Западная Хань (Western Han) 206 до н. э.-24 н. э.





Добраться из деревни до другого населённого пункта было не так-то просто. Выбраться из глухой деревушки можно было только воспользовавшись опасной лестницей, расположенной со стороны крутого утёса. Конечно, местные жители не раз задумывались о строительстве нормальной дороги, однако ни один из проектов нельзя было воплотить в реальность в столь удалённой местности…





Шли годы, а необходимость в нормальной дороге становилась всё больше и больше. В результате, в 1972 году терпение местных жителей лопнуло, и люди самостоятельно занялись строительством дороги. Для этого им потребовалось продать свои запасы зерна и коз, что позволило на вырученные деньги приобрести необходимые инструменты. Глава деревни Shen Mingxin взялся руководить процессом строительства…




Отчаянные сельчане решили, что единственным способом сделать нормальную дорогу будет проложить туннель прямо через горы. Казалось бы, задача, поставленная перед жителями удалённой деревушки, стоит невероятно сложная и практически не выполнимая, однако тяжёлый труд и упорство людей сделали невозможное!






В течение пяти долгих лет три десятка сельчан прорубили в горной породе туннель протяжённостью в 1200 метров! Высота туннеля составила 5 метров, а его ширина – 4 метра.





Каждый метр туннеля давался потом и кровью. Работа была не только очень трудная, но и опасная, так как существовал риск обрушения туннеля. Несколько сельчан даже погибли в результате ряда несчастных случаев, но даже это не остановило людей, и вскоре туннель Голиань был завершён.





Работы над ним закончились весной 1977 года, и уже 1 мая тоннель был открыт для движения. В тоннеле Голиань насчитывается около 30 окон, которые были прорублены в горной породе для освещения тоннеля, так как электричества здесь не было. Окна отличаются друг от друга формой и размерами. Некоторые из них круглые, другие же квадратные.




Проехаться по тоннелю Голиань удовольствие довольно специфичное. Во время путешествия по туннелю кажется, что ты едешь по узкой и бесконечной трубе! Уже через несколько минут пребывания в тоннеле начинаешь понимать, как чувствуют себя люди, страдающие от клаустрофобии!





К счастью, тоннель Голиань стал для местной деревушки не только дорогой в большой мир, но и путём к процветанию! Когда китайские чиновники впервые посетили этот район, то были просто поражены красотой здешних мест и необычным туннелем. Вскоре было решено, что одинокая деревушка, затерянная где-то в горах – идеальное место для развития туризма.





Деревня стала диковинкой провинции Хэнань из-за своих нетронутых пейзажей, каменных зданий и этого поистине грандиозного туннеля
























www.mandalay.ru/tonnel-golian.html
metalldver.com.ua/pogoda-news/foto-vzglyad-pric...

---


Не могу не напомнить вам про еще одну экстремальную дорогу - Дорога смерти в Боливии.

@темы: Живопись, Китай

---

23.12.2012 в 10:24

Пишет  Латентная панда:

Costas Dourountzis - Nana Mouskouri - "Greek medley" on German TV (1983) Costas Dour

@темы: Наряды и традиции

---

@темы: и Драконы

---

Плацебо

lleo.me/arhive/2012/otpustit.htm
КОГДА МЕНЯ ОТПУСТИТ

Много

Старенькая маршрутка уверенно ломилась сквозь пробку короткими рывками и постоянно перестраивалась, раз за разом обгоняя на корпус окружающие иномарки. Я трясся на заднем сидении и размышлял о том, что же помогает водителю двигаться быстрее остальных. То ли опыт, отточенный годами езды по одному маршруту, то ли чисто профессиональная смесь спокойствия и наглости, которой не хватает простым автолюбителям — либо спокойным, либо наглым, но по раздельности. Часы показывали без четверти девять, и я с грустью понял, что к девяти не успеваю, и есть шанс остаться за бортом. Но вскоре маршрутка выбралась на шоссе и быстро понеслась вперед. Судя по рекламным щитам, со всех сторон наперебой предлагавшим щебень, кирпич и теплицы, мы уже были сильно за городом. Я не заметил, как задремал. А когда вдруг очнулся, маршрутка стояла на обочине, в салоне осталось пассажиров всего трое, и все они сейчас хмуро смотрели на меня.

— Госпиталь кто спрашивал? — требовательно повторил водитель.

— Мне, мне! — спохватился я, зачем-то по-школьному вскинув руку, и кинулся к выходу.

Маршрутка уехала, я огляделся: передо мной тянулся бетонный забор с воротами и проходной будкой, а за забором виднелось белое пятиэтажное здание. У проходной на стуле грелась на солнце бабулька в цветастом платке и с книжкой в руках. Ее можно было принять за простую пенсионерку, если б не красная повязка на рукаве.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Не подскажете, госпиталь НИИ ЦКГ... ВГ... длинное такое слово...

Бабулька оглядела меня с ног до головы строгим взглядом.

— А вы к кому? — хмуро спросила она. — У нас режимная территория.

— Студент, — объяснил я, — Доброволец, на эксперимент. Я созванивался, мне сказали сегодня в девять...

— В лабораторию что ли? К Бурко? — догадалась старушка и, не дожидаясь ответа, затараторила: — Мимо главного крыльца справа обойдешь здание, сбоку за автобусом будет железная дверь, по лестнице на последний этаж, там увидишь.

Действительно, сбоку у здания желтел корпус автобуса, а сразу за ним оказалась железная дверь. Я нажал кнопку звонка, и вскоре кто-то невидимый щелкнул замком, разрешая мне войти. Я поднялся на последний этаж. Здесь было почти пусто: вдоль стен коридора тянулись банкетки, и на одной из них сидела девушка. На ней была короткая кожаная юбочка и ярко-розовые гольфы, поднявшиеся выше коленок, в верхней губе блестело металлическое колечко, а на голове были здоровенные наушники в вязаном чехле. В руке она держала смартфон, куда уходили провода наушников, и тихо копалась в нем — то ли сидела в интернете, то ли искала следующий трек. Она слегка покачивала ногой, из наушников плыло громкое ритмичное цыканье и тонуло в тишине коридора. На мое появление девушка никак не отреагировала.

— Добрый день, — поприветствовал я. — Тоже на эксперимент?

Мне пришлось повторить дважды, прежде, чем девушка вскинула глаза и сняла наушник с одного уха.

— Чо? — спросила она, а затем кивнула: — Угу. Сказали ждать тут. А ты уже был? Чего они тут дают-то?

Я помотал головой:

— Не знаю. Увидел объявление, позвонил, сказали приезжать.

Девушка рассеянно кивнула и отвернулась.

— Меня зовут Паша, — представился я, садясь рядом на банкетку. — Я из медицинского. Кафедра хирургии. У нас объявление висело.

— Чего говоришь? — повернулась девушка, снова сдвинув наушник.

— Говорю: как тебя зовут?

— Меня зовут Дженни, — ответила она.

— А по-настоящему?

Девушка с презрением пожала плечами.

— А нафига тебе? Ну, Лена. И что?

— Ничего, просто спросил... А ты тоже в медицинском учишься?

— В стоматологическом, — ответила она и снова надвинула наушники.

Я понимающе кивнул:

— И у вас тоже объявление висело?

— На, читай... — Дженни сунула руку в карман кофты и вынула смятый листок.

Это был в точности такой же листок, который я сфоткал мобильником на доске объявлений кафедры:

Вниманию студентов медвузов!

Лаборатории НИИ ЦКВГФСБСВП требуются добровольцы для эксперимента с психоактивным препаратом (измененные состояния сознания) оплата 3000 руб

Неожиданно открылась дверь, и в коридор выглянул седой бородач в белом халате. Он оглядел нас, затем посмотрел на часы и разочарованно спросил:

— Что, больше никого? Ну ладно, заходите...

Мы прошли в его кабинет. Больше всего он напоминал кабинет главврача: здесь стояла кушетка, напротив нее — монументальный стол, заваленный бумагами, а рядом столик с компьютером — судя по виду, очень древним. Бородач велел нам присесть на кушетку, а сам уселся за стол, нацепил очки и внимательно нас оглядел.

— Студенты? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Значит, вкратце рассказываю: меня зовут Бурко Данила Ильич, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой психофармакологии. Препарат, который мы с вами будем испытывать — препарат нового поколения. Не токсичен. На животных проверку прошел, разрешение на эксперимент с добровольцами есть. Если кому интересно, можно посмотреть... — Данила Ильич поднял со стола лист бумаги, помахал им в воздухе и положил обратно.

Дженни подняла на него взгляд:

— А эта штука типа ЛСД будет?

— Все, что надо, расскажу, не перебивайте! — строго одернул ее профессор. — Теперь по процедуре. Эксперимент займет три дня. Все это время придется пробыть в госпитале в экспериментальной палате. Все удобства есть. Если нужна справка для института — дадим. Будем измерять давление, пульс, энцефалограмму снимать. Ну и записывать все ваши ощущения. Вам, как будущим медикам, должно быть интересно. Деньги получите по окончании. Деньги не бог весть какие, но уж какие есть. — Профессор развел руками, а затем внимательно оглядел нас поверх очков: — Теперь еще такой момент: вы читали табличку на воротах — госпиталь военный, ФСБ России. Эксперименты тоже секретные. Поэтому вместе с заявлением об участии в эксперименте каждый подпишет бумагу о неразглашении. Такой порядок. И сразу предупреждаю: неразглашение — это значит неразглашение. Чтоб никаких там «Фейсбуков» и прочего. Потому что если выплывет, то и мне будут неприятности, и вам — ответственность. С этим понятно?

Мы кивнули.

— Теперь к вам, товарищи студенты, вопрос в лоб: кто-то из вас пробовал наркотики?

Дженни нагло вскинула руку.

— А травка считается? — спросил я аккуратно.

— Все понятно, — кивнул профессор. — Значит, сразу объясняю: то, что мы испытываем здесь — это не наркотик. Это продукт нанотехнологий, который мы разрабатываем двенадцать лет. Мы его называем психоактивным препаратом обратного действия, потому что психику испытуемого он не изменяет.

— Да ну-у-у-у... — протянула Дженни. — Я тогда пошла отсюда.

— А вы что хотели, девушка? — возмутился профессор.

— Поколбаситься, — честно ответила Дженни, глядя ему в глаза.

— Колбаситься, девушка, — строго сказал профессор, — будете в своих клубах. Вам что, деньги не нужны?

— Три тысячи? — усмехнулась Дженни. — Нет, спасибо. Я думала, у вас тут что-то интересное...

— Типа как Кен Кизи и Тимоти Лири, — поддержал я. — Добровольцы для экспериментов с ЛСД.

Профессор смерил нас таким презрительным взглядом, что я смутился и опустил глаза.

— Без пяти минут медики, — укоризненно сказал он. — Как вам не стыдно? Вы молодые, здоровые, чего вам не хватает в жизни? Вам нравится состояние неадекватности? Хотите выглядеть дебилами в глазах окружающих? Вам нравится беспричинный смех, тупость, безумство, галлюцинации, потеря самоконтроля?

— Да, — кивнула Дженни с вызовом.

— Извините, этим мы здесь не занимаемся, — строго сказал профессор. — Мы здесь занимаемся абсолютно противоположными вещами. Мы создаем ингибитор обратного действия — препарат, который поможет человеку сохранять здравый рассудок даже в искаженной реальности. Это важно для лечения многих психических расстройств. Но это не наркотик. Его принцип обратный.

— Что-то не пойму вас, — сказал я. — А в чем его принцип?

— Принцип я вам не имею права раскрывать по понятным причинам, — отрезал профессор. — Но еще раз подчеркну, что принцип обратный, чем у наркотика: если изменения реальности происходят, то происходят они не с пациентом, а с самой реальностью.

Дженни заинтересовалась.

— То есть, все-таки происходят? — спросила она. — Изменения реальности будут?

— Это нам с вами и предстоит выяснить, — внушительно ответил профессор. — Я скажу вам честно: на людях мы этот препарат еще не тестировали.

* * *

Палата, располагавшаяся рядом с кабинетом профессора, оказалась как в пионерлагере — десять кроватей в ряд. «Мы думали, больше студентов откликнется», — признался профессор. Он представил нам свою ассистентку — толстую медсестру Ксению. Она измерила нам давление, взяла анализ крови из пальца, а затем выдала новенькие полосатые пижамы и закрытые резиновые тапки, напоминавшие галоши. Нашу одежду забрали. Пижамы были как в кино у заключенных — штаны и куртка в широкую вертикальную полоску ярко-синего цвета. Дженни долго крутилась у зеркала над рукомойником палаты, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон, но осталась недовольна. А по мне — так ей очень даже шло. Я сказал ей об этом, но по-моему она не поверила.

Нам велели ждать. Долгое время ничего не происходило, а затем пришел почему-то охранник. Он был маленького роста и тощий, но бронежилет делал его фигуру внушительной. На нем был черный костюм с нашивкой «ведомственная охрана», а на плече висел потертый автомат с коротким стволом. Охранник прошел в дальний угол и сел на крайнюю койку. Ксения принесла нам на подпись какие-то бумаги, а затем профессор торжественно вынес два одноразовых стаканчика, держа их рукой в резиновой перчатке, долил в каждый воды из крана и протянул нам.

Вода в стаканчике казалась абсолютно прозрачной, но мне почудилось, что в глубине что-то клубится едва заметными штрихами, как бывает, когда в кипятке растворяется сахар. Или показалось? Я понюхал стакан, но вода ничем не пахла. Мне стало не по себе, и вся затея показалась идиотской и опасной. Не так я себе это представлял... Ну в самом деле, зачем я в это ввязался? Тоже мне, Кен Кизи.

— Скажите, а это точно безопасно? — спросил я, понимая, что вопрос звучит глупо.

Дженни без вопросов опрокинула свой стакан в рот, затем внимательно его осмотрела, слизнула языком капельку, оставшуюся на стенке, и вернула профессору.

Настала моя очередь. Вода по вкусу оказалась совсем обычной.

— В принципе должно быть безопасно, — ответил профессор на мой вопрос. — Вы пока располагайтесь, отдыхайте. Я буду приходить каждый час навещать вас.

— А сколько нам теперь ждать? — спросила Дженни.

— Когда что-то почувствуете — обращайтесь к Ксении, — ответил профессор. — Или к Рустаму.

— Рустам — это кто? — спросил я.

— Это я, — подал голос охранник.

Он разлегся на дальней кровати с карандашом, а перед ним была развернута газета.

— Наушники мне можно вернуть? — спросила Дженни.

Профессор покачал головой:

— Это будет вас отвлекать, нам нужны чистые впечатления добровольцев. Внимательно прислушивайтесь к своим внутренним ощущениям и обо всем, что вам покажется необычным, сразу сообщайте. Договорились?

— Договорились, — произнесли мы с Дженни хором.

И профессор вышел из палаты, оставив дверь открытой.

Дженни сразу легла на кровать, закинула руки за голову и уставилась в потолок, изучая трещины. Медсестра Ксения зачем-то мыла в рукомойнике наши стаканчики. Некоторое время все молчали.

— Мне кажется, — вдруг произнесла Дженни, не сводя взгляда с потолка, — у меня в глазах красные вспышки.

Медсестра недоверчиво на нее покосилась.

— Нет, ну правда! — сказала Дженни. — Если в потолок долго смотреть.

Я лег на кушетку рядом, тоже закинул руки за голову и начал смотреть в потолок. Потолок был неровный и пыльный, с него свисали пылевые сосульки, какие можно заметить только при ярком солнечном свете. Осветительные трубки были приделаны неровными рядами, кое-где не хватало ламп. Еще на потолке был конусный датчик с проводом. А через всю комнату по потолку шла трещина, словно он собирался развалиться над головой, и все ждал момента. Я представил себе эту картину, и мне вдруг стало страшно. Я решил об этом сообщить.

— Что-то мне страшно, — сказал я.

— Чего вдруг? — отозвалась медсестра.

— Не знаю, — Я сделал глубокий вдох. — Беспричинно.

Медсестра задумчиво цыкнула зубом и ничего не ответила.

— Вы бы записали это в журнал что ли, — предложил я.

— Я запомню, — пообещала Ксения.

Я снова уставился в потолок и смотрел так долго, что мне начало казаться, будто он плавно движется на меня как большое одеяло. Я хотел об этом сообщить, но не успел.

— Вот! — крикнула вдруг Дженни. — Опять вспышка!

И на этот раз я понял, о чем она говорит.

— И у меня, и у меня! — закричал я. — Я тоже видел! Вот на том конусе, да?

— Точно! — откликнулась Дженни и радостно повернулась ко мне: — Ты правда видел, да?

Охранник Рустам звучно раскашлялся из своего угла, а затем произнес:

— Это датчик пожарный. Там сигнальный диод каждые десять секунд вспыхивает.

Мы замолчали. Мне снова показалось, что потолок начинает опускаться, но как-то говорить об этом уже не хотелось.

Я встал, подошел к распахнутому окну, облокотился на подоконник и стал глядеть на улицу с пятого этажа. Ярко светило солнце. Внизу под окном темнел битумный козырек парадного крыльца, на нем валялись бутылочные осколки и фантики. Перед входом виднелась асфальтовая площадка — справа и слева стояли скамейки, а над ними цвели кусты сирени. Вдали по шоссе неспешно катились грузовики. Из-под козырька появился, бодро перебирая костылями, какой-то парень в военной форме, доковылял до лавки и сел, выставив перед собой ногу в гипсе. Больше ничего интересного не происходило. Один раз на площадку вышли покурить две медсестры в белых халатах, они хихикали о чем-то своем. Парень в гипсе доковылял до медсестер, выпросил у них сигарету и заковылял к скамейке, но медсестры его схватили под руки, развернули и начали что-то строго выговаривать, показывая пальцем на скамейку. Через проходную вошла пожилая дама с авоськой и, прихрамывая, направилась к зданию, на ходу деловито вынимая из авоськи рентгеноснимок. Ничего интересного не происходило.

— Мягкая конструкция с вареными бобами, — вдруг пробасил за моей спиной охранник Рустам, — кто автор?

Я обернулся. Рустам все так же сидел в дальнем углу, почесывая лоб карандашом, словно и не он задал вопрос. Дженни все так же глядела в потолок. Медсестра Ксения сидела на стуле, рассматривая свои ногти.

— Вы что-то сказали или мне послышалось? — осторожно произнес я.

— Автор картины, — забубнил Рустам, — мягкая конструкция с вареными бобами.

— Сальвадор Дали, — вдруг сказала Дженни. — У него картина так называлась сумасшедшая. Там локти в пустыне стоят один на другом.

— Дали? — с интересом переспросил охранник. — Подходит, как раз четыре буквы... А тогда поэт, восемь букв, вторая «а»?

Ему никто не ответил.

— Бальзак, — наконец предположила медсестра Ксения.

— Не, — ответил Рустам, — мало букв.

— Ну, значит Бальмонт, — пожала плечами медсестра.

Рустам долго шевелил губами, а затем удовлетворенно кивнул и заскрипел карандашом. В палате снова воцарилась тишина.

— А кормить нас будут? — спросила Дженни.

— Конечно, — откликнулась Ксения. — Обед у нас в два. Еще три часа до обеда.

— А здесь какой-нибудь ларек есть, ну печенье купить? — спросил я.

— Нельзя покидать палату, — покачала головой медсестра. — А что, кому-то хочется есть?

— Нет, просто спросил.

— А может, какие-то другие симптомы? — с надеждой спросила медсестра. — Необычные ощущения? Искажения пространства? Ну или эти, как их...

— Галлюции, — подсказал Рустам.

Медсестра обернулась к нему:

— Галлюцинации, Рустам! Галлюцинации! Не галлюции! Ну ты даешь! Галлюции! — Она запрокинула голову, широко распахнула рот и оглушительно захохотала прямо в потолок. Она хохотала долго — минуту наверно.

Я посмотрел на Дженни. Дженни сидела на кровати, обняв колени, и тоже смотрела на медсестру настороженно.

— Скажите, а зачем нам здесь охранник с автоматом? — вдруг спросила Дженни, когда медсестра наконец замолчала.

— Рустам? — удивилась медсестра. — А он к эксперименту не относится.

— Но вот же он сидит, — Дженни раздраженно показала пальцем на крайнюю койку в углу.

— Он живет здесь, — ответила медсестра спокойно.

— В палате? — с ударением переспросила Дженни.

Медсестра хотела что-то ответить, но тут в раскрытую дверь заглянул профессор. На голове его теперь была каска с прозрачным забралом, поднятым вверх, а в руках он держал какую-то непонятную штуку — не то дрель, не то мясорубку.

— Ну? — бодро спросил он, оглядывая нас с Дженни. — Все нормально?

Мы покивали.

— Никаких новых ощущений? Ничего необычного?

Я пожал плечами. Дженни промолчала.

— Что-то они у нас бледные какие-то оба, — озабоченно сказал профессор, и повернулся к медсестре: — Ты им часика через два температуру померяй.

Медсестра кивнула.

— Вот и чудненько, — подытожил профессор. — Если что — я пока буду во дворе пилить.

И ушел. Вскоре со двора донесся пронзительный визг электропилы. Я вздрогнул.

— Вы тоже этот звук слышите? — спросил я.

— И я слышу! — подтвердила Дженни.

Медсестра Ксения лениво махнула рукой:

— Данила Ильич автобус свой пилит.

— Что?! — спросил я.

— Ну вы видели у входа желтый автобус? Списанный, без колес?

Дженни удивилась:

— А он разве без колес? Я как-то не разглядывала.

— У Данилы Ильича сейчас ремонт в доме, — с уважением пояснила Ксения. — А у него пациент — директор автопарка. Вот он взял по случаю списанный автобус и выпиливает окна: лоджии ими стеклить будет. Уже вторую неделю пилит. Три окна разбил по неаккуратности, и лобовое.

— Ясно... — пробормотал я.

— Если вам нужно, — доверительно продолжила Ксения, — вы у него потом спросите, может, у него лишние останутся.

— Окна? — испуганно спросила Дженни. — От автобуса?

Медсестра кивнула:

— Мне он тоже обещал одно выпилить. Я пока не знаю, куда его, может, на кухне повешу...

Мне на миг показалось, что у меня кружится голова. Я открыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.

В этот момент во дворе послышался рассыпчатый стеклянный звон и глухая ругань. Пила смолкла. А вскоре на пороге палаты возник хмурый профессор, сжимая левую кисть носовым платком.

— Ксения! У нас есть зеленка?! — раздраженно рявкнул он, но вдруг увидел мои испуганные глаза и пояснил уже спокойным тоном: — Пустяки, царапина.

— Данила Ильич! — всплеснула руками Ксения. — Давайте ж я перевяжу!

Оба исчезли в коридоре.

Я посмотрел на Дженни, Дженни пожала плечами и покрутила пальцем у виска.

— Город на юге Москвы, — вдруг подал голос Рустам и с горечью прокомментировал: — Какие-то упоротые дебилы кроссворды сочиняют. Москва — она же сама и есть город!

— Может, пригород? — настороженно предположила Дженни. — Ну там, Зеленоград, Люберцы...

— Ага, при-го-род... — по слогам произнес Рустам и оживился: — Как раз восемь букв! — Он оглядел кроссворд и нахмурился: — Но тогда не Бальмонт... Если Бальмонт, то мягкий знак третий с конца. Чего вы там еще называли?

— Люберцы... — повторила Дженни.

— Подходит! И мягкий знак, где надо, — обрадовался охранник. — Теперь, значит, дальше у нас получается: морское животное семейства китообразных. Первая буква «ы». Вторая «и»...

Мы с Дженни снова переглянулись.

— Люберцы без мягкого знака пишется, — сухо сообщила Дженни.

— Подольск! — неожиданно осенило меня. — Подольск! Он как раз на юге от Москвы!

Рустам внимательно посмотрел на нас и одобрительно покивал.

— Ну, молодцы! Не зря вас там учат... Подольск подходит. Значит, морское животное семейства китообразных, три буквы. Первая «к», вторая «и». Если Дали было правильно, то «и» вторая, да.

— Кит? — спросил я, упавшим голосом.

— Щас... — сосредоточился Рустам. — О, подходит!

За окном снова застрекотала пила, вгрызаясь в металл. Дженни решительно вскочила, подошла к Рустаму и заглянула в кроссворд. А затем тихо вернулась и прошептала мне на ухо:

— Слушай, у него там и правда кит в кроссворде. Реально пропечатан! Это какая-то шиза.

— Надо звать медсестру! — кивнул я. — С нами что-то не так.

— Дурак, это с ними не так! — прошептала Дженни.

— Ага, конечно, — усмехнулся я. — Приняли экспериментальный препарат мы, а не так — с ними?

— По-твоему, это у нас галлюцинации? — Дженни обвела рукой палату. — Здесь по-твоему что-то изменилось?

Палата и впрямь не изменилась. Хотя выглядела странно. По потолку змеилась трещина в рваных клочьях штукатурки. Из стен во множестве торчали какие-то старые трубы, давно отпиленные и замазанные краской. Из трех окон палаты одно было наполовину закрашено сверху белой краской, другое снаружи затянуто металлической сеткой-рабицей — грязной и в голубиных перьях, и лишь третье окно открывалось и выглядело вменяемым. Впрочем, рукоятки у окон были зачем-то выдраны, и там зияли дырки.

Слева от входа на крашеной стене висела грязноватая раковина, зеркало над ней треснуло. И хотя вокруг было полно места, сама раковина располагалась именно здесь, и так неудачно, что край фаянсового бока выходил в дверной проем, и поэтому дверь в палату не могла закрыться до конца. Видно, ее не раз безуспешно пытались закрыть, но она неизменно стукалась о бортик раковины: в этом месте на двери виднелись зарубки, а на боку раковины — старый скол.

Это было так дико, что мне вдруг захотелось проверить, правда ли раковина не дает двери закрыться. Я подошел к двери и стал ее аккуратно закрывать, но дверь вдруг заклинилась, не дойдя даже до раковины. Я опустил взгляд: к линолеуму был небрежно прибит гвоздями крюк, как для полотенец, — он останавливал дверь на полпути.

— Дверь не закрывается, слепой что ли? — пробасил за моей спиной охранник Рустам.

Я обернулся на Дженни — глаза ее были круглые и растерянные.

— А... почему дверь не закрывается? — спросил я осторожно.

— А она никогда не закрывалась, — зевнул Рустам, — я тут двенадцать лет работаю. Вон упор специально прибит, чтоб такие, как вы, раковину не раздолбали. Река в Гибралтаре, три буквы, первая «н»?

— Нил, — хмуро сказала Дженни.

— Отлично, — кивнул Рустам.

Я глубоко вздохнул.

— Позовите медсестру, — попросил я. — У нас точно появились странные ощущения.

— А чего случилось? — нахмурился Рустам. — Да ты от двери-то отойди, не ломай.

— У меня ощущение нереальности происходящего, — сообщил я. — Мне все вокруг кажется диким и странным.

Охранник пожал плечами:

— Ну ляг, полежи. Она скоро придет. Во дворе наверно с профессором, слышь, автобус пилят?

Во дворе действительно надрывно скрежетала пила.

— И все-таки, позовите ее! — решительно попросил я.

Рустам поморщился, отложил кроссворд и неохотно поднялся, придерживая автомат. Он подошел к окну, высунулся по пояс, открыл рот и вдруг оглушительно заорал:

— Сука, для кого урна?!! Урна для кого?!! Я тебе говорил, на лавке не курить?!! — Он обернулся к нам с пылающим от гнева лицом и объяснил: — Козел, я убью его!!! На лавке курит, потом вокруг бычки валяются!!! А меня за них комендант дрючит!!! — Он снова высунулся в окно и заорал: — Ты чо, не понял?!!

Дженни бросилась к свободному окну, я кинулся за ней. Во дворе на лавке сидел парень в гипсе и что-то объяснял жестами Рустаму, а затем вдруг показал средний палец. В следующий миг послышался угрожающий лязг, а следом грохнул выстрел, и комната наполнилась едким пороховым дымом.

— Козел, ты кому это показал?! — орал Рустам, высунув из окна дуло своего автомата.

Грохнул второй выстрел. Мы с Дженни глянули в окно: по двору несся прыжками парень с загипсованной ногой, нелепо виляя и размахивая костылями.

Грохнул третий выстрел.

— Бежим отсюда!!! — шепнула Дженни, дернув меня за рукав.

Взявшись за руки, мы выскочили из палаты и понеслись вниз по лестнице. Железная дверь во двор была приоткрыта — через нее тянулся толстый электропровод. Мы выскочили наружу. В лицо ударил запах сирени и металлических стружек, в уши ворвался визг пилы. Автобус, стоявший рядом со входом, оказался и вправду без колес. Внутри копошились медсестра Ксения и профессор Данила Ильич. Он сжимал перебинтованной ладонью дисковую пилу. Край отрезного диска торчал из автобуса наружу, оставляя за собой длинную прорезь и осыпая все вокруг густыми оранжевыми искрами.

— Вперед! — толкнула меня Дженни, и мы ломанулись к проходной напрямик сквозь кусты.

Нас никто не преследовал. Бабки на проходной тоже не было. Мы выскочили за ворота, и как по команде остановились.

— Куда мы бежим? — спросил я растерянно.

— Не знаю, — тоже растерялась Дженни.

— Мы не можем никуда бежать из больницы! Мы же сейчас под действием препарата... У нас галлюцинации. Мы в пижамах, в конце-то концов! Нам надо вернуться в палату и дождаться, пока нас отпустит...

— Без меня, — уверенно сказала Дженни. — Я туда не пойду. Псих с автоматом, профессор, который распиливает автобус для лоджии, дверь эта не закрывающаяся... Без меня. Ты что, не понял, что они там все обдолбанные? Сидят свои препараты варят и проверяют на себе.

Я покачал головой.

— Он же объяснил, что это не наркотики.

— А что это тогда? — спросила Дженни. — Что? Ты вообще понял его объяснение, что это?

Я покачал головой:

— Он что-то говорил про нанотехнологии, и про то, что это обратная противоположность наркотикам. И сознание пациента не изменяет. А меняет саму реальность.

— Так я и говорю, — кивнула Дженни. — Препарат приняли мы, а обдолбанные — все они.

— Так не бывает, — возразил я. — Говорю, как будущий медик.

— Но он именно это нам и втолковывал! — возразила Дженни. — Что с нами будет все в порядке, а изменится реальность. Вот мы и оказались в обдолбанной больнице. Как ее название... — Дженни вдруг уставилась куда-то за мою спину, и глаза ее расширились.

Я испуганно обернулся, но вокруг ничего не происходило: светило весеннее солнце, а проходная была по-прежнему пустой. А на воротах сияла алая табличка с золотыми буквами. Я с изумлением прочел:

Центральный клинический
военный госпиталь
Федеральной службы безопасности
святого великомученика Пантелеймона

— Эта надпись была такой, когда ты сюда шел? — спросила Дженни шепотом.

— Табличка вроде была, — признался я. — А вот надпись я не читал...

Неожиданно сзади послышался треск веток, и мы резко обернулись. Из кустов сирени бочком выходила бабулька-вахтерша в цветастом платке — теперь я с ужасом заметил, что на ее платке нарисованы совокупляющиеся в разных позах Микки Маусы. Видимо, у меня на лице появилось изумление, но бабка истолковала его иначе:

— До корпуса далеко ходить, — объяснила она, кивнув на кусты, — когда тепло, и тут можно.

— Скажите, — спросила Дженни у бабки, — это госпиталь ФСБ святого Пантелеймона?

Бабка указала рукой на табличку:

— Читать умеете? Для кого написано-то?

— А какое отношение Пантелеймон имеет к ФСБ? — спросил я.

Бабка смерила меня презрительным взглядом — от воротника пижамы до резиновых тапочек.

— Святой Пантелеймон, когда был в вашем возрасте, — начала она назидательно, — нашел на улице мертвого ребенка, которого укусила ядовитая ехидна. Он стал молиться Господу, чтобы мальчик ожил, и чтобы ехидна взорвалась на куски. Господь выполнил обе эти просьбы, и с тех пор Пантелеймон стал врачом. Жития святых читать надо! — закончила старушка и кивнула на свой стул, где лежала книжка. — Ясно?

— Ясно... — сказали мы с Дженни, переглянувшись.

— А мученик Пантелеймон, — закончила бабка, — мучительную смерть принял: ему отсекли голову, а из раны потекло молоко.

Мы потрясенно молчали.

— А вы откуда такие полосатые? Матросы что ли? — Бабка указала пальцем на наши пижамы. — Матросы — это не к нам, у нас только сухопутные части лечатся.

— Но... — начал я, удивленно вскинув брови.

— Не пущу, — сурово покачала головой бабка. — У нас режимная территория. Идите отсюда, матросы, идите.

* * *

Мы сидели с Дженни на пустой автобусной остановке и глядели, как мимо прокатываются грузовики. На нас никто не обращал внимания.

— Вот я дура, — с чувством произнесла Дженни. — И зачем я вообще в это ввязалась?

Она качнула ногой, и резиновая галоша упала в песок. Ногти на ноге у Дженни оказались покрашены в ярко-красный цвет.

— А действительно, зачем ты в это ввязалась? — спросил я.

— А ты зачем? — с вызовом повернулась она.

— Ну... — я пожал плечами. — Знаешь, медики всегда на себе испытывали разные лекарства...

— Вот не надо только брехать, — перебила Дженни. — Скажи честно: увидел объявление и решил покушать психоактивных препаратов. На халяву, да еще за деньги.

Я поморщился.

— Не совсем так. Видишь ли, я читал Кена Кизи, Тимоти Лири, Макенну, Кастанеду... И...

— И? — требовательно спросила Дженни.

— И, в общем, ты права, — согласился я, наконец. — Увидел объявление, стало интересно, повелся... На хрена мне это было? Какой-то препарат, хрен знает какой вообще... Я ж раньше ничего толком не пробовал. Так, пару раз покурить друзья дали...

Дженни поддела галошу кончиками пальцев, ловко подкинула и надела на ногу.

— Я тоже кроме травки ничего не пробовала. Хотя нет, вру. Однажды мне подружка в клубе какую-то таблетку дала, но у меня уже было полстакана вискарика, так что я ничего не разобрала толком, только башка утром болела... Слушай, Пашка, а как ты думаешь, оно все три дня нас так плющить будет? Этот профессор сказал, три дня...

Я пожал плечами:

— Не знаю. Мне кажется, уже стало отпускать потихоньку.

— Это ты как определил? — усмехнулась Дженни.

— Ну, вроде уже давно сидим, а никакой дикости вокруг не видно...

— Дикости не видно? — изумилась Дженни. — А вон туда посмотри...

Я проследил за ее взглядом и увидел на той стороне шоссе здоровенный столб, на котором красовался рекламный плакат. Верхний угол плаката занимала толстая физиономия гаишника с рукой, важно поднимающей полосатую палку, а огромные буквы гласили: «ВОДИТЕЛИ! УВАЖАЙТЕ ТРУД ПЕШЕХОДОВ!»

Я закрыл лицо ладонями и помассировал. Затем прижал кулаки к закрытым векам и яростно тер глаза, пока передо мной не поплыли пятна самых ярких расцветок. Затем снова открыл глаза. Плакат никуда не исчез — он все так же маячил над дорогой. А за ним на бетонном заборе я теперь явственно разглядел длинный желтый транспарант, на котором черными буквами значилось без знаков препинания: «БАНИ ПЛИТКА НАДГРОБИЯ ДЕШЕВО», и стрелка указывала куда-то за угол, хотя угла у забора не было — он тянулся вдоль шоссе, сколько хватало глаз.

— Ну как? — ехидно поинтересовалась Дженни.

— Плохо, — признался я. — Ты тоже все это видишь, да? Плакат? И вот то, желтое?

— И еще мужика, который перед собой матрас толкает по обочине шоссе... — кивнула Дженни.

— Где? — изумился я. — Ой, точно... Слушай, а зачем он матрас по шоссе толкает? Грязно ведь, и порвется...

— Ты меня спрашиваешь? — возмутилась Дженни. — Он уже километра два прошел, пока мы тут болтаем, скоро до нас доползет, вот сам и спросишь.

Я только хотел сказать, что пора отсюда сваливать, но как раз к остановке подрулил старенький зеленый автобус с табличкой на лобовом стекле «ЗАКАЗНИК-2» и призывно открыл переднюю дверь. Мы вошли внутрь. В салоне сидели хмурые таджики в одинаковых строительных безрукавках оранжевого цвета, и каждый держал в руке черенок от лопаты.

— Курсанты, что ли? — звонко крикнул водитель, вглядываясь в наши лица.

— Студенты, — ответил я.

— А я сразу понял: полосатые, значит, матросы! — крикнул он, стараясь перекрыть шум мотора. — Вы на митинг тоже?

— В Москву, — сказала Дженни.

Водитель удовлетворенно кивнул.

— А что у вас за пассажиры? — спросила Дженни, настороженно покосившись на таджиков в оранжевых безрукавках.

— Это нелегалы! Асфальтщики! — охотно сообщил водитель, прижав ладонь ко рту — то ли для секретности, то ли чтобы перекричать шум: — Звонок помощника губернатора: всех оранжевых срочно на митинг. Собрались, поехали.

— А палки им зачем? — продолжала Дженни.

— Российский флаг нести дадут! — объяснил водитель.

— А для чего у вас на торпеде кочан капусты лежит? — не унималась Дженни.

Я перевел взгляд и остолбенел — действительно, прямо перед водителем, заслоняя обзор, лежал громадный кочан.

— Подарили! — с гордостью улыбнулся водитель, нежно похлопал кочан ладонью и пояснил со значением: — Женщина подарила.

Я ткнул Дженни в бок локтем и прошептал:

— Прошу тебя, не спрашивай больше ничего! Я не знаю, что мне делать с этой безумной информацией, у меня скоро башка от нее взорвется!

Но водителя было не остановить.

— У меня брат, — почему-то сообщил он не к месту, но гордо, — капусту возил на «Газели». Шесть раз в аварию влетал и переворачивался. В итоге без руки остался. А капуста в кузове цела. Вот вы, студенты, объясните, как такое бывает?

Я глубоко вздохнул, надув щеки. Водитель явно ждал ответа.

— Всякое бывает, — сказал я. — Вот у вас бывает состояние, когда все люди вокруг кажутся сумасшедшими? И вы слышите речь, но не понимаете смысла?

Дженни больно пихнула меня локтем.

— Смысл — он всегда есть, — философски заметил водитель. — Просто его увидеть надо. Смысл я вам объясню: с тех пор я перед собой всегда кочан вожу. Считай, мой талисман. Если он цел будет, то и со мной ничего не случится. — Водитель снова нежно посмотрел на кочан и доверительно пояснил: — Обычно у меня маленький. А этот — знакомая женщина подарила.

— А пристегиваться не пробовали? — не выдержала Дженни.

— Пробовал, — кивнул водитель, — и иконку Николая пробовал. Но кочан лучше.

— Пристегивайтесь, пожалуйста? — попросила Дженни. И повторила, нежно вытягивая слова: — Пожа-а-алуйста.

Водитель внимательно на нее посмотрел, а затем пожал плечами и покрутил пальцем у виска.

Вдоль шоссе проносились рекламные щиты. Я старался в них не вчитываться, но это не удавалось: глаза сами цеплялись и прочитывали каждый лозунг. Большинство из них оказывались просто абсурдным набором слов, было совсем непонятно, что там рекламируется. С одного плаката скалился неопрятного вида мужик, а надпись спрашивала «НЕ ХОЧЕШЬ ТАКОГО СОСЕДА?» На другом, совсем черном, виднелось жутковатое и лаконичное «ЖДЕТ РЫБА». Попадались плакаты довольно понятные — «ВЫХОД ВСЕГДА — СЕТЬ!» или просто «ЗАКУПИСЬ!», но неясным оставалось, к чему они призывают и что имелось в виду, потому что никакой другой информации там не было. Иногда слова на плакате отсутствовали вовсе — только фотография дома и длиннющее число, которое для цены выглядело слишком длинным и разнородным, а до телефонного номера не дотягивало по числу знаков. А иногда вместо слов появлялась откровенная тарабарщина — вроде того щита, где разноцветно сияли набросанные в полном беспорядке буквенные конструкции: «ВЫ — КАЧЕСТ — НАД — ГОДНО — ВЕННО — ЁЖНО». Если и попадались вполне разумные с виду заявления, то их смысл, если вдуматься, стремительно ускользал.

— Смотри, — обратился я к Дженни, — Вот что это имелось в виду: «СВАДЕБНЫЕ ПЛАТЬЯ — СУПЕРСКИДКИ. РАСПРОДАЖА ВЕСЕННЕЙ КОЛЛЕКЦИИ»?

Дженни пожала плечами:

— Поторопиться с женитьбой, пока есть дешевое платье.

— Нет, а что вообще такое «весенняя коллекция свадебных платьев»? Кто их коллекционирует? Почему весенняя?

Дженни поморщилась.

— Вопросы не по адресу, я тут сама обалдеваю, — ответила она, — Ты вот лучше на это посмотри...

Я глянул, куда она указывала пальчиком, и увидел абсолютно черный щит с алыми строчками внизу: «ОПЯТЬ ПРОБЛЕМА С НАРКОТИКАМИ? ТЕПЕРЬ ДОСТАТОЧНО ПРОСТО ПОЗВОНИТЬ...» — и номер телефона.

— Предлагаешь позвонить? — усмехнулся я. — Вот только как понять, там лечат или продают?

— Или принимают доносы, — заметила Дженни.

Звучало логично.

— А вот смотри, — я показал ей магазин на обочине: — «Таможенный конфискат». Прикинь, сколько надо каждый день конфисковывать у пассажиров разной всячины, чтобы целые магазины открывать? — Я задумался. — Хотя если не у пассажиров, а у бизнесменов, и целыми вагонами... Все равно непонятно, откуда столько. Бизнесмены же не идиоты, постоянно на одни грабли наступать и нарушать закон, теряя свои вагоны.

Дженни пожала плечами.

— Это не конфискованное, а ворованное, все знают. Таможня просто ворует, а здесь продает.

— Абсурд, — сказал я. — И эта система так давно и открыто работает?

Неожиданно вмешался водитель.

— Да никакой это не конфискат! — сообщил он. — Врут они все! Я знаю эти магазины, они все на одном китайском складе в Клину закупаются. Просто название такое, чтоб народ шел.

Я опешил.

— Совсем бред получается! Выходит, магазин продает не ворованное, но специально обманывает, будто оно ворованное, потому, что ворованное люди покупают охотнее?!

— Пусть это будет сегодня нашей самой большой проблемой, — миролюбиво заключила Дженни.

Автобус свернул на лепесток и выехал на МКАД. Здесь оказалось на удивление свободно — МКАД был почти пуст. Водитель вдруг обернулся к нам почти всем корпусом и широко улыбнулся — мы с ужасом увидели, что все зубы в его рту стальные.

— Вот за что я люблю МКАД, — начал водитель, с азартом, — это за неожиданности! Никогда не знаешь...

— На дорогу смотри!!! — заорали мы с Дженни одновременно, вскидывая руки.

Водитель начал яростно тормозить, но было поздно — задница черного джипа продолжала лететь нам навстречу с бешеной скоростью.

Я схватил Дженни обеими руками и бросился на пол автобуса, стараясь прикрыть своим телом. Раздался оглушительный удар и звон, мир подпрыгнул, и обрушился на нас горой таджиков с черенками от лопат.

Таджики гортанно кричали, причем, казалось все сразу. Автобус стоял неподвижно, и мы рванулись наружу — кто-то из таджиков даже помог встать мне и Дженни.

Удивительно, но вроде никто не пострадал, даже водитель — он, матерясь, вылезал из кабины. У автобуса не было лобового стекла, а весь перед оказался смят. Досталось и джипу — здоровенная черная коробка превратилась сзади в гармошку. Из-за руля джипа вылезла лохматая дама в странном платье с вуалью и огромным пушистым воротником. Она принялась осматривать свой джип, ни на кого не обращая внимания.

— Эй! — заорал водитель. — Ты совсем долбанутая?! Зачем ты задом гонишь по МКАДу?!

Дама презрительно подняла на него взгляд, словно только что заметив.

— А твое какое дело? — визгливо ответила она, уперев руки в бока. — Хочу и гоню!

Водитель от возмущения открыл рот и снова закрыл.

— Ты больная что ли?! — снова заорал он. — Проехала поворот — езжай до следующего! Или аварийку включи и пяться медленно. Но кто ж задом так носится?!

— Это ты мне, сука, сказал? — прошипела дама, а затем вдруг бросилась, цокая каблуками, на середину проезжей части и истошно замахала руками: — Люди! Остановитесь все! Слышите? Я — Божена!!! Смотрите, что я сделаю, смотрите!

Она кинулась обратно, выхватила у одного из таджиков черенок, метнулась к автобусу и стала с истерическим визгом крушить стекло в двери кабины. От первого же удара на стекле появилась витиеватая трещина, но дальше оно на удивление крепко держалось, сколько дама ни старалась.

— Кто это? — спросила Дженни испуганным шепотом.

— Понятия не имею, — прошептал я. — Адская галлюцинация. Надо бежать отсюда, нас плющит просто ужасно!

— А куда бежать-то? — Дженни испуганно оглянулась. — У нас ни денег, ни документов, ни метро поблизости...

Машины невозмутимо катились по МКАДу, объезжая место аварии. За жестяным отбойником дороги начиналась странная местность: по бесконечному пустырю в зарослях прошлогоднего сухостоя валялись бетонные шпалы. Они были огромные — на грузовике такую не привезешь — и валялись в абсолютном беспорядке, словно кто-то рассыпал с неба гигантский коробок спичек. Далеко за полем торчали жилые высотки. Чуть по ходу у обочины вяло дымилась большая металлическая куча из обгорелых сетчатых ящиков. Приглядевшись, я понял, что это тележки из супермаркета, сваленные в груду. Кто их сюда привез в таком количестве, как ему удалось их поджечь и зачем — об этом я думать и не пытался. Бежать действительно было некуда.

В этот момент рядом притормозил второй автобус — точно такой же, только на лобовом стекле стояла табличка «ЗАКАЗНИК-1». Видимо он ехал за нами, потому что внутри сидели такие же оранжевые жилетки. Им, похоже, уже сообщили об аварии, потому что дверь призывно раскрылась и человек, высунувшийся оттуда, гортанно позвал всех внутрь. Таджики послушно набились в автобус, и мы тоже втиснулись последними.

Давка была такая, что нас прижало друг к другу, и мне пришлось обнять Дженни за талию — на ощупь через байковую пижаму она оказалась удивительно теплой и мягкой. Это было сейчас самое спокойное место посреди свихнувшегося мира. Похоже, Дженни тоже так думала.

— Куда мы теперь? — спросила она. — Мне как-то в общагу сейчас совсем не хочется.

— Поехали ко мне! — предложил я. — Поесть чего-нибудь приготовим...

— Поехали, — охотно согласилась Дженни.

В итоге автобус заехал на стоянку, забитую автобусами и людьми, и долго стоял с закрытыми дверями и выключенным двигателем. Наконец пришли какие-то парни с рулоном широкой ленты цвета российского флага. Всех выпустили из автобуса. Парни, вооружившись бритвенным лезвием, принялись прямо на асфальте резать ленту на флаги и раздавать таджикам. А таджики стали кусочками скотча привязывать полотнища к черенкам от лопат.

— Экономней отрезай, не хватит, — ругался один из парней.

— Да и так квадраты, — огрызался его напарник.

Дженни как зачарованная наблюдала за этой картиной.

— Ты видишь то же самое, что и я? — спросила она, тревожно сжав мою ладонь.

— Не знаю. — Я пожал плечами. — А что видишь ты?

— Это флаг Франции. У России в центре синяя.

— Пойдем отсюда скорее, — решительно сказал я.

Но уйти оказалось непросто. Все вокруг было обставлено металлическими заграждениями, за которыми стояли молодые скучающие полицейские. Толпа медленно вваливалась в проход, становясь все плотнее и плотнее, но куда все движутся, было неясно. Иногда толпа останавливалась, затем начинала двигаться снова. Прямо передо мной маячила оранжевая жилетка, от которой пронзительно пахло асфальтом. Я крепко взял Дженни за руку, чтоб не потеряться, и предложил выбираться из потока вправо.

Как только справа появлялось место сделать шаг, мы смещались туда, и вскоре оранжевые жилетки сменились на вполне гражданские куртки, рубашки и вязаные безрукавки. Пару раз я подпрыгнул, чтобы посмотреть, что происходит, но видел лишь море голов, над которыми мелькали воздушные шарики, транспаранты, обращенные к нам белой стороной, и флаги самых разных цветов — желтые, зеленые, оранжевые. Совсем недалеко от нас над головами хлопало даже старинное полковое знамя, напоминающее штору: выцветший от времени золотой серп и молот на темно-кровавом бархате, с золотой бахромой и кистями.

Толпа все это время гудела, но невнятно. Вдруг какой-то мужик за нашими спинами ожил и принялся выкрикивать речевку хрипло и возмущенно:

— Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! — скандировал он. — Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! Я спрашиваю вас!!! Ответьте мне, кто?!! Кто!!! Блять!!!

Толпа невнятно загудела, а затем стала нестройно подхватывать.

— Слушай, — спросила Дженни, — а это за или против?

— Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Вроде и выборы сто лет как закончились.

— Скажите, а митинг за или против? — обратилась Дженни к пожилой женщине в роговых очках с дужками, обмотанными зачем-то мятой и неряшливой фольгой.

Та посмотрела взглядом, полным ненависти и презрения. Стекла у ее очков оказались с невероятным увеличением, поэтому ненависть выглядела огромной. Затем вдруг не выдержала и гортанно заклокотала:

— Провокаторы! Провокаторы! Вам всё мало?! Всё мало?!

— Давай срочно выбираться, — я потянул Дженни за руку и принялся грубо расталкивать людей плечами.

Дело пошло заметно быстрее. Вокруг стоял дикий шум, мельтешили лица, а один раз мы даже повалили штатив с огромной камерой «НТВ++», который внезапно вырос из толпы перед нами. Напротив камеры стоял пузатый мужик в костюме клоуна с рыжей шевелюрой, накладным носом и выбеленным лицом. Похоже, ему было без разницы, с кем разговаривать, потому что, когда штатив упал, он на полуслове повернулся к нам и, не меняя интонации, продолжал говорить вслед, пока между нами не сомкнулась толпа: «...социальные льготы и пассионарность гражданского населения. Эта пассионарность сохранилась сегодня только в России как ответ на давление иностранных спецслужб. И здесь я хотел бы особо подчеркнуть два фактора, а именно...»

А потом толпа резко закончилась, и мы с размаху налетели на загородку, которую придерживал рукой здоровенный ушастый полицейский. На пальцах руки синела полустертая татуировка «ТУЛА».

— Куда прешь, — лениво пробасил он.

— Нам разрешено! — решительно сказал я.

— Матросы что ли? — недоверчиво спросил полицейский, оглядывая нас, а затем раздвинул перед нами загородки: — Идите, но обратно уже не пущу, — пригрозил он.

Оказавшись на свободе, мы нырнули в арку и оказались на параллельной улочке. Здесь было тихо, хотя шум толпы доносился и сюда. А потом толпа зашумела сильнее, а из далеких динамиков заиграла грустная песня. Над крышей поднялась разноцветная стая воздушных шаров. Следом — огромная надувная голова, она обвела окрестности добрыми нарисованными глазами. За головой вылезли плечи и туловище с надувными рукавами, изображавшее деловой пиджак со строгим галстуком. И гигантское воздушное чучело медленно поплыло в небо, покачивая подошвами исполинских ботинок.

— Что это было? — спросил я ошарашенно.

В ответ послышался далекий выстрел, а через секунду в небе расцвели гроздья праздничного салюта, провожая улетающую фигуру. Дженни вдруг уткнулась мне в грудь.

— Я не могу больше! — всхлипнула она. — Верните меня в нормальный мир! Отпустите меня!

— Пойдем, пойдем, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Просто надо научиться вести себя так, будто все вокруг нормально. Пойдем спрячемся, скоро все пройдет.

Но ничего не проходило. Над головой грохотал салют, а мы шли по улицам, стараясь не смотреть на вывески и лица прохожих, в каждом из которых было свое безумие.

Из огромной фуры с надписью «ТРАНС» прямо посреди бульвара выгружали один за другим новенькие диваны в полиэтилене и ставили в два этажа.

Огромный пакет кефира на человеческих ножках кинулся нам наперерез, размахивая ручками и бумажной папкой. Изнутри тонкий девичий голосок, приглушенный слоями картона, предложил поучаствовать в социальном опросе всего на пять минут, и звонко выматерился нам вслед, когда мы прошли мимо, никак не реагируя.

Поперек дороги по земле тянулась здоровенная труба почти в человеческий рост, а через нее был выстроен деревянный переход с резными перилами и очень узкими ступеньками. Перед ним скапливалась очередь из прохожих. Какая-то бомжиха в драной меховой шубе деловито срывала с трубы пласты стекловаты и запихивала в свою клетчатую сумку на колесиках.

Крепкие тетки в одинаковых серых халатах и белых косынках, вооружившись ломами, методично выкорчевывали кирпичи тротуарной плитки и небрежно скидывали прямо на проезжую часть. За ними плелись трое хмурых мужиков с тачкой и лопатами, и забрасывали освободившиеся дыры дымящимся асфальтом, разравнивая его сапогами.

Красная «Ауди» с тонированными стеклами, устав тащиться в пробке за троллейбусом, вдруг взревела двигателем, подпрыгнула и вкатилась на бульвар, гулко стукнув днищем о бордюр. Она унеслась вперед по дорожке, распугивая пешеходов и мамаш с колясками, а чуть дальше мы уже видели, как она гудит с тротуара и сигналит фарами, пытаясь снова вклиниться в поток, причем за тем же самым троллейбусом.

Остальные машины выглядели не лучше. Один «Жигуленок» ехал с открытым капотом, из-под которого валил черный дым. Когда капот открывался слишком высоко, водитель высовывался по пояс из бокового окна и рукой слегка прикрывал его. В стальном кузове самосвала были насквозь прорезаны электросваркой громадные буквы «БГ433», и через них на дорогу плоскими струйками непрерывно тек песок. Старенький, но вполне респектабельный джип вез на крыше обычный железный бак для мусора — грязный и подписанный масляной краской «ЯСЛИ 7». У маленькой «Дэу» нежно-салатового цвета из распахнутой горловины бензобака торчал заправочный пистолет с обрывком шланга. Старинная «Волга» несла на своем капоте трехметровую иглу антенны — она с оттяжкой стегала ветви каштанов, растущих вдоль дороги.

Припаркованные автомобили стояли совсем дико и в совершено неожиданных местах. Но особенно меня почему-то поразил оранжевый эвакуатор: он торчал посреди тротуара, занимая все пространство, а прохожие обходили его по проезжей части. Судя по спущенным колесам и мусору, накиданному на площадку, стоял он здесь с зимы.

— Вот тут и живу, — сказал я Дженни, когда мы свернули во дворы и подошли к подъезду бетонной башни. — Заходи. Нам на последний этаж, лифт сейчас не работает.

— Сейчас не работает? — на всякий случай с ударением переспросила Дженни.

— Ну да. Его в будни утром выключают, а в шесть вечера снова включают. — Я покосился на нее. — Только меня не спрашивай, зачем. Может, электричество для каких-нибудь окрестных цехов экономят. Я здесь третий год живу, всегда так было.

— Вот я и думаю, — вздохнула Дженни. — Если мы приняли препарат сегодня, то как же оно всегда так было?

Я пожал плечами.

— Ну вот смотри, — продолжала Дженни, бодро шлепая по ступенькам резиновыми галошами, — у тебя на входе в дом целых четыре двери подряд, одна за другой. Четыре! Подряд! Это всегда так было?

— Ну да. Сначала кодовый замок, на второй — домофон, третья обычная, ну и четвертая железная...

— Ладно, а вот это что? — Дженни бесцеремонно указала пальцем.

— Это дядя Коля, — объяснил я. — Здравствуйте, дядя Коля.

— Здоров, — кивнул он, не отрываясь от экрана.

— А почему он сидит на лестнице в одних трусах?

— Ему дома жена курить запрещает.

— И он всегда так сидит?

— Нет, конечно. Зимой — в свитере.

— Но все равно сидит здесь? С телевизором на коленях? — допытывалась Дженни.

— Ну да... Пришли, вот моя квартира. — Я распахнул электрощиток и вынул из тайника ключ.

Переступив порог, Дженни с любопытством озиралась.

— Скажи, а вот эти все ведра и тазы... — начала она.

— Это не мое, — перебил я. — Это хозяйки. Она здесь почти не бывает. А моя комната вот тут.

— Нет, просто я никогда не видела столько ведер. Зачем они ей?

— Она домашнее мыло варит.

— Домашнее мыло? — отчетливо переспросила Дженни, внимательно глядя на меня. — Мыло? Домашнее?

Я пожал плечами.

— И это нормально? — подытожила Дженни.

— Вроде того.

Дженни долго смотрела на меня, а затем вдруг облегченно рассмеялась.

— Ну, слава богу. Я уж боялась, что все три дня будет плющить. А тебя, я вижу, уже отпускает потихоньку. Значит, скоро и меня отпустит.

— Что-то я не уверен, что меня отпускает, — пробормотал я, заглядывая в холодильник. — Слушай, еды нет, давай я в магазин спущусь?

— Я с тобой! — быстро сказала Дженни.

— Хочешь переодеться? — предложил я. — Майку и штаны найду, а вот с обувью не уверен...

— Зачем? — удивилась Дженни. — В пижамах и пойдем, полгорода уже прошагали.

— Ну теперь-то у нас есть во что переодеться.

— Так кругом же одни ебанутые, — возразила Дженни. — Чего мы будем выделяться?

— Тоже верно, — согласился я.

* * *

В магазинчике было немноголюдно, и мы с Дженни неспешно шли вдоль стеллажей. Я рассматривал ценники и этикетки, которые попадались по пути.

— Знаешь, нет, — сказал я, наконец. — Совсем меня не отпускает. Даже и не думает. Наоборот, все сильнее и сильнее накрывает.

— Ты уверен? — нахмурилась Дженни.

Я кивнул на коробку с кексиками:

— Вот это ты видишь, например?

Дженни присвистнула.

— Нет, ну может русский у них не родной, что они так фразы строят? — предположила она. — Хотя не до такой же степени: «коньячный спирт» без мягкого знака, а «пшеничная мука» — с мягким...

— Да это как раз ерунда, — отмахнулся я. — Ты на сам рисунок посмотри. Что они с осликом делают?

— Ой, бля... — не сдержалась Дженни и испуганно закрыла рот ладошкой.

— Ведь такое случайно не нарисуешь, верно?

Дженни кивнула, еще раз посмотрела на рисунок и покраснела.

— Давай возьмем, — сказала она решительно. — Покажем кому-нибудь. С кафедры психиатрии.

Мы пошли дальше, взяли сосисок, овощей и хлеб. Дженни остановилась у корзины с плюшевыми енотами, вынула одного и принялась рассматривать.

— Нравится? — с готовностью спросил я. — Берем, будет у тебя енот.

Дженни молча помотала головой.

— Если ты хочешь меня спросить, что делают плюшевые еноты в продуктовом магазине... — начал я.

— Почему у него из жопы белые ленты? — перебила Дженни. — Почему?

Я пригляделся. Действительно, прямо из задницы енота торчал целый пучок белых лент. Было их там три штуки — широкие, жесткие, длинные, чуть ли не полметра, покрытые нескончаемыми абзацами убористого текста на всех языках мира.

— Там написано, как стирать, — неуверенно объяснил я.

— Как люди научились стирать? — насмешливо переспросила Дженни. — Статьи из Википедии?

— Так всегда делают, — уверил я. — Вообще всегда. На всех игрушках мира. Не спрашивай меня, зачем.

— Вшивают в жопу? — уточнила Дженни. — Намертво? Их же никогда оттуда не выдрать. Смотри!

Она вдруг намотала ленты на руку и потянула изо всех сил. Ленты не оторвались, но задница енота вдруг треснула, и на пол посыпалась пенопластовая крошка.

Дженни испуганно запихнула енота в глубину ящика, отскочила в сторону и принялась делать вид, что рассматривает этажерку с вином. Даже сняла одну из бутылок.

— Возьмем? — предложил я. — Отметим знакомство.

— Что-то я боюсь, как оно на алкоголь ляжет, — нахмурилась Дженни. — Я же тебе рассказывала, как меня мутило от таблетки в клубе.

Вдруг послышался окрик.

— Молодые люди! Матросы! Я вам говорю! — раздраженно повторила кассирша, грозно приподнимаясь над своей кассой. — Положите обратно! Для кого объявление висит?

Дженни испугано вернула бутылку на место.

— В будни продажа алкоголя в Москве запрещена, — объяснила кассирша. — Только по выходным и праздникам. Не знаете, что ли?

Я покачал головой.

— Давно? — спросила Дженни тихо.

— С начала месяца, — ответила кассирша. — Вот приказ висит. Продажа любой продукции, содержащей алкоголь, в рабочие дни запрещена. Постановление правительства Москвы.

— Да мы и не собирались, — ответил я. — Просто смотрели.

— Просто смотреть вот сюда надо! — проворчала кассирша, снова указывая пальцем на ламинированные таблички, развешенные над кассой.

Мы подошли ближе и стали читать.

— А петрушка не продается вообще или тоже в рабочие дни? — аккуратно спросила Дженни кассиршу.

— Вообще, — процедила кассирша. — Там нашли наркотические вещества. Приказ главного санитарного врача Онищенко.

— Хорошо, а чеснок-то почему? — удивился я.

— Отравлений много было, — ответила кассирша и демонстративно отвернулась, качнув серьгами: в ее ушах на коротких серебряных цепочках висели маленькие пушистые мышата, изящно сшитые из какого-то породистого меха. Из попы каждого мышонка тянулся до плеча плоский белый ярлык с надписями на разных языках.

— А почему мобильными телефонами в торговом зале запрещено пользоваться? — спросила Дженни.

— Вам товар пробивать или вы мне нервы трепать будете? — вспыхнула кассирша. — Просто больные все какие-то... — с чувством добавила она, грозно махнув серьгами.

Я выложил перед кассой покупки. Кассирша ожесточенно тыкала в каждый предмет лазерным сканером, а затем всякий раз его откладывала и принималась набирать коды вручную. С пельменями она даже набрала код дважды.

— Марин! — вдруг заорала она в зал, поднимая голову. — Опять пельмени не пробиваются, посмотри код?

Ей никто не ответил.

— Не пробиваются, в базе нет, — сказала касcирша и бросила пельмени в ящик на полу.

Там уже лежали две такие же пачки, только сильно раскисшие. Следом кассирша схватила коробку с кексами и привычным движением швырнула ее туда же.

— А это сейчас вообще нельзя, — пояснила она. — Вы на упаковку смотрели?

Дженни густо покраснела. А я набрался наглости и все-таки поднял на кассиршу вопросительный взгляд.

— Там в составе коньячный спирт, — объяснила кассирша. — С вас двести девяносто три семьдесят.

* * *

Дженни сидела в кресле, скрестив ноги. Перед ней лежал мой старенький ноутбук, она копалась в интернете.

— Слушай, вообще пиздец, — вдруг сказала она. — Извини, другого слова нет.

— Что там?

— Госдума обсуждает вопрос установки счетчиков на канализационных трубах! Хотя нет, стоп... Пресс-секретарь тыры-пыры такая-то... успокоила журналистов, объяснив, что... Ага, ну, слава богу, пишут: законопроект не коснется самих жилых помещений! Вот перечислено: только государственных учреждений, предприятий, офисов... — Дженни замолчала, продолжая шевелить губами. — Хотя, нет, коснется! А также санузлов, принадлежащих жилым помещениям в квартирах граждан.

— Это где такое? — спросил я устало.

— Да это везде! — Дженни подняла глаза. — Если конкретно — ленту новостей ИТАР-ТАСС читаю. Просто подряд. — Она снова уткнулась в экран: — В Кемерово неизвестные угнали тепловоз. Епископ брызнул в лицо журналистке расплавленным оловом. В Москве проезд по улице Обручева с сентября станет платным. Иран объявил... Ого! Иран объявил войну Египту и Венгрии! Командующий ВВС США заявил... — Дженни замерла с открытым ртом. — Стоп, это я вообще читать не буду. Вдруг оно от нашего внимания запускается? Так и нас с тобой разбомбят...

— За два дня не успеют, — возразил я. — Нам осталось-то два дня продержаться.

— Британские ученые обнаружили на орбите... — снова начала Дженни. — А нет, пустяки. Президент России подписал указ о повышении пенсионного возраста до семидесяти пяти... Тоже ерунда. В Павлово охранник госпиталя... Чушь собачья. Стоп! В Павлово охранник госпиталя ФСБ прострелил пациенту здоровую ногу из-за брошенного окурка.

— Чего? — насторожился я.

— Дело закрыто за отсутствием состава преступления. — Дженни подняла на меня глаза: — Слушай, я не могу больше! Не могу!

— Успокойся, — сказал я, присаживаясь рядом и обнимая ее. — Надо просто потерпеть. Понимаешь?

Дженни всхлипнула и кивнула.

* * *

— Все! — сказала Дженни, едва переступив порог, и со злостью швырнула сумку с тетрадями в темноту коридора.

Загремели падающие ведра.

— Ну ладно тебе... — Я обнял ее и поцеловал. — Что опять стряслось?

— Четвертый день! — всхлипнула Дженни. — Четвертый уже пошел! А оно только хуже!

— Где?

— Да везде! — Дженни топнула ножкой. — Везде! Ты не видишь?

— Вижу, но терплю, — вздохнул я. — Сегодня даже в институт не пошел. А у тебя что нового?

— Ничего особенного! — с вызовом сказала Дженни. — По закону божьему на нашем курсе будет не зачет, а курсовая. Выдавали сегодня темы, мне досталось «Мощи ли молочные зубы». Я не могу больше!!! Не могу!!!

Я решительно кивнул.

— Дженни, давай съездим в госпиталь? Ну, извинимся, что убежали, спросим, что делать. Одежду, опять же, может отдадут.

— Мобилку, — кивнула Дженни. — Мобилку особенно жалко. И наушники.

Госпиталь почти не изменился. Только перед зданием теперь стояли два автобуса: второй был зеленый — с расплющенной мордой и без лобового стекла, зато с уцелевшей табличкой «ЗАКАЗНИК—2». Профессор возился внутри, вывинчивая что-то из кабины. Он был хмур, наше появление его не удивило, но и не обрадовало.

— Вы за деньгами? — спросил он сходу. — Денег не будет. Вы убежали, мы так не договаривались.

— Послушайте... — начала Дженни.

— Не будет денег! — упрямо повторил профессор. — Нет у нас сейчас денег. Нету. Нам Рустама пришлось отмазывать, нет денег.

— Да не нужно нам ваших денег! — крикнул я с отчаянием. — Скажите просто, когда это кончится? Когда нас отпустит?!

Профессор удивленно посмотрел на нас.

— А я вас и не держу, — сказал он. — Зачем вы мне нужны? Поднимайтесь на пятый, Ксения вам одежду вернет. Ну и всего вам доброго.

— А препарат когда прекратит действовать? — спросила Дженни.

— Какой препарат? — удивился профессор. — А, вы про эксперимент что ли? А всё закончилось.

— Да не закончилось же! — закричали мы хором. — Он же не отпускает!

— Кто? — изумился профессор.

— Препарат!

— Вы с ума сошли? — Профессор отложил отвертку и вытер замасленные руки об халат. — Это плацебо.

— Что?!

Профессор заговорщицки подмигнул и сообщил доверительным шепотом:

— У нас нет никакого препарата. У нас и лаборатории уже давно нет. Просто есть проект, есть финансирование, и начальство требует отчетов. Так что мы пока проводим вторую половину эксперимента. Чтобы отчитаться хотя бы на пятьдесят процентов.

— Какую вторую половину? — не понял я.

— Контрольная группа, — объяснил профессор. — Вы ж медики, должны знать: в любом эксперименте половина испытуемых — контрольная группа. Они принимают не препарат, а просто воду. Вот это вы и были.

— Так значит... — опешил я, — не было никакого препарата?

— Не было, — подтвердил профессор. — Я ж вам сразу намекнул, что никакого действия на ваш организм не будет. Помните? Правду я вам не мог сказать, потому что какой же тогда эксперимент? Но воду-то в стаканчики я набирал прямо при вас из крана. Или вы не обратили внимания?

Я замолчал потрясенно. Дженни тоже молчала.

— Так что же это получается? — наконец произнесла она одними губами. — Нас теперь уже никогда не отпустит?

март 2012, Москва

@темы: Юмор, НЗ на погрыз, Плацебо